Глядя на дыру за спиной коммандера, Мэтьюс понял, что это неправда. Любой, кого убила эта ракета, даже секунды не прожил, не то что успел подтвердить какие-то приказы. Он начал было говорить об этом, но Альварес быстро продолжил:
– Сэр, «Мадригалу» от них все равно не уйти. С нами покончено. Но у нас еще есть оружие. У вас его нет, зато работают двигатели. Что бы ни случилось, мы прикрываем тыл. Вы еще нужны Грейсону, коммодор.
– «Савл» не поврежден, да и мы не так уж пострадали!
– Даже вместе вы ничего не измените, – резко сказал Альварес, – если мы столкнемся с ними лицом к лицу… – Сквозь забрало шлема Мэтьюс разглядел, как оскалился коммандер. – Коммодор, эти поганцы еще не видели, на что способен мантикорский эсминец!
– Но…
– Пожалуйста, коммодор… – В резком голосе послышалась умоляющая нотка. – Адмирал этого хотел. Не отнимайте у нас шанс.
Мэтьюс так сжал кулаки, что они заболели, но он не мог оторвать глаз от экрана, и он знал, что Альварес прав.
Шанс у «Савла» и «Ковингтона» был небольшой, но, отказавшись от него, они не спасут «Мадригал».
– Ладно, – прошептал он.
– Спасибо, сэр, – сказал Альварес. Потом он прокашлялся. – Адмирал Янаков еще кое-что передал перед смертью, сэр. Он… попросил адмирала Курвуазье сказать его женам, что он их любил. Вы не передадите это за нас?
– Сделаю. – Вместе с этим словом едва не прорвались слезы, но Мэтьюс заставил себя выговорить его, и Альварес расправил плечи.
– Я не уверен, кто нас атаковал, сэр, но если считать, что оба они сделали по два бортовых залпа, то один из них, скорее всего, легкий крейсер. Второй крупнее – тяжелый крейсер, наверное. Оба корабля – современные. Мы не смогли их определить, но они наверняка с Хевена. Хотелось бы сказать вам больше, но…
Он замолчал, пожав плечами, и Мэтьюс снова кивнул.
– Я передам командному центру, капитан Альварес, и позабочусь, чтобы на Мантикоре тоже узнали.
– Хорошо. – Альварес глубоко вдохнул, потом положил руки на подлокотники кресла. – Тогда все, похоже, – сказал он. – Удачи, коммодор.
– Пусть Бог примет вас в свои объятья, капитан. Грейсон вас никогда не забудет.
– Тогда мы постараемся, чтобы им было что вспомнить, сэр. – Альварес даже сумел улыбнуться и отдал честь. – Этим подонкам пора узнать, на что способен корабль Ее Величества.
Сигнал прервался. Крейсер грейсонского флота «Ковингтон» перевел двигатели на полную мощность и помчался к безопасности. Единственный оставшийся эсминец прикрывал его подбитый борт, а на борту царило молчание.
Позади него корабль Ее Величества «Мадригал» в одиночестве развернулся, чтобы встретить врага.
И снова «Бесстрашный» снижал скорость, подходя к гипергранице Ельцина, и на этот раз Хонор Харрингтон ждала перехода совсем в другом настроении.
Алистер был прав, подумала она, с улыбкой глядя на экран. «Трубадур» шел впереди «Бесстрашного», в половине световой секунды, и даже его светящийся символ эсминца казался до невозможности довольным собой. Отчасти это было характерное дерзкое презрение «скорлупки» к идущим за ней тяжелым кораблям, но на этот раз чувствовалось что-то еще. Всю эскадру охватила решимость.
Во-первых, все были довольны тем, что смогли наконец размяться. Избавившись от опеки над грузовиками, которые так долго их сдерживали, корабли Хонор шли от Каски в эта-полосе, и чувство освобождения было даже острее оттого, что до сих пор они даже не осознавали, насколько тяжелым и неуклюжим был конвой по пути на Каску.
Но скорость и возросшая маневренность только отчасти объясняли прекрасное настроение экипажей. Не меньше значили совещания капитана с Алистером и Элис Трумэн. Хонор постаралась, чтобы тема этих совещаний стала известна всем экипажам.
Она пришла в бешенство, когда Веницелос привел к ней энсина Уолкотт. Случай с Уолкотт укрепил ее решимость в такой степени, как не способны были все оскорбления в ее собственный адрес. Она начала полномасштабное расследование на всех трех кораблях, чтобы выяснить, что еще ей не доложили.
Результат был отрезвляющий. Мало кто подвергся такому наглому приставанию, но как только капитан начала задавать вопросы, к ней обратились десятки женщин. Хонор со стыдом подозревала, что они молчали по тем же причинам, что и Уолкотт. Она не хотела допрашивать энсина, но ее уклончивость и смущение в пересказе слов грейсонца о Хонор говорили сами за себя. Хонор только надеялась, что энсин молчала не из страха, что капитан обвинит гонца с дурными вестями в их содержании. Но не важно, боялась ее Уолкотт или нет, ясно было, что хотя бы отчасти в умолчании была виновата сама Хонор. Она уклонилась от сражения. То, что она терпела грейсонскую наглость, не позволяло Уолкотт и остальным заговорить. Либо женщинам казалось, что она пережила худшие оскорбления, чем они сами, и ждет, что они тоже смирятся, либо они решили, что раз она не защитила себя, то не защитит и их.
