– Могли быть и получше, мэм. – Глаза Монтойи гневно заблестели. – Шкипер, эти подонки вас чуть не прикончили.
– Очень плохо? – Она проговорила медленно, стараясь справиться с каждым звуком по очереди, но результат особо лучше не стал.
– Не так плохо, как могло быть. Вам повезло, мэм. Его выстрел задел вас только краем, но если бы он целил на пару сантиметров вправо или чуть-чуть повыше… – Доктор помедлил и прокашлялся. – Основные повреждения на левой щеке, шкипер. Повреждения мышц не такие сильные, как я боялся, но мягкие ткани очень пострадали. А у вас еще сломана зигоматическая дуга – скула как раз под глазом, – и нос вы сломали, когда падали. Что серьезнее, нервы от глаза к подбородку и примерно на сантиметр перед ухом почти полностью мертвы. Ушную раковину и слуховые нервы, к счастью, не задело, и вы должны хотя бы отчасти контролировать челюстные мышцы с этой стороны.
У Монтойи было лицо врача; оно говорило пациентам только то, что он хотел им сказать. Веницелоса читать было легче, и его понятия о «везении» явно не совпадали с мнением Монтойи. Хонор сглотнула и подняла левую руку. Она почувствовала под пальцами свою кожу, но ощущение было такое, будто трогаешь кого-то другого. Ее лицо не чувствовало ничего, даже давления или онемения.
– В общем и целом, я думаю, что с вами все будет в порядке, мэм, – поспешно добавил Монтойя. – Потребуется обширная пересадка нервов, но повреждения локализованы, так что сама пересадка будет несложной. Она займет время, и я бы за нее не взялся, но для кого-нибудь вроде вашего отца тут проблемы не будет. А я пока что могу залечить сломанные кости и тканевые повреждения.
– А глаз?
– Тут дело плохо, – сказал врач прямо. – В глазу множество кровяных сосудов, и большая их часть порвана. Поскольку отсутствовал мышечный контроль, ваш глаз не мог закрыться, когда вы упали. Роговая оболочка довольно сильно повреждена, и в нее попали осколки стекла и фарфора и прошли до самого глазного яблока. – Она уставилась на него здоровым глазом, и он спокойно посмотрел на нее в ответ. – Не думаю, что его можно восстановить, мэм. Во всяком случае, не больше, чем чтобы позволить различать свет и тьму. Понадобится пересадка, регенерация или протез.
– Я не регенерирую. – Она сжала кулаки от злости, что не может контролировать свой голос. – Мама проверила это давным-давно.
– Ну, тогда пересадки, шкипер, – сказал Монтойя, и она заставила себя кивнуть.
Большая часть человечества могла воспользоваться благами новой технологии регенерации; Хонор относилась к тем тридцати процентам, которым это было недоступно.
– А как остальное лицо? – спросила она.
– Ужасно, – честно сказал ей Монтойя. – Правая сторона в порядке, но левая – просто кошмар, и у вас продолжается потеря крови. Основные вздутия я снял, и коагулянты должны вскоре остановить кровь, но, честно говоря, шкипер, это даже хорошо, что вы ничего не чувствуете.
Она снова кивнула, зная, что он прав, потом с усилием села. Монтойя и Веницелос посмотрели друг на друга, и по лицу врача было похоже, что он вот-вот возразит. Потом он пожал плечами и отошел, давая ей посмотреть в зеркало на стене.
Несмотря на предупреждения, увиденное потрясло Хонор. На фоне ее бледного лица и ослепительно белой повязки на глазу сине-черные синяки и алые раны казались еще ужаснее. Выглядела она так, будто ее били дубинкой – в каком-то смысле так оно и было, – но больше всего Хонор потрясла мертвенная неподвижность левой половины лица. Сломанный нос отдавал тупой болью, а правая щека была напряжена, но слева боль словно обрывалась. Не уменьшалась, просто прекращалась, и уголок губ был слегка приоткрыт. Она попыталась закрыть его, попыталась напрячь мышцы щеки, но ничего не получилось.
Она посмотрела в зеркало, заставляя себя принять это, повторяя, что Монтойя прав и все можно поправить, не важно, как она выглядит… Все эти уверения слабо помогали справиться с отвращением при взгляде в зеркало.
– Не лучшим образом выгляжу, – сказала она и с тупым ужасом увидела, что только нетронутая правая сторона ее лица и рта двигаются нормально. Она глубоко вздохнула и попробовала еще раз. – Не лучшим образом выгляжу, – выговорила она. Получилось все равно странно и неуверенно, но это было уже больше похоже на членораздельную речь.
