Съехались старички, кадеты пробывшие в корпусе год, а второгодники, за хорошие успехи в науках — два, и жизнь 3-й роты вступила в фазу короткого, но бешеного по темпу, периода «товарообмена», или первого знакомства с глупыми неопытными новичками. Пользуясь простодушием и доверием новичков, старички искусным обманом выменивали у них перочинные ножи, цепочки, перья, записные книжки, бабушкины пироги и сласти.
Радостные новички становились обладателями пузырьков с жидкостью, которая в руках старичка окрашивала белую бумагу в красный цвет, а в руках новичка оказывалась простой водой, перочинных ножей, распадавшихся при первом употреблении на составные части, фонариков быстро отказывающихся гореть… Обманутые новички робко вступали в бесплодные переговоры со старичками и, стараясь вернуть потерянные вещи, жаловались воспитателю, ротному командиру, дядькам. Для них наступал период детского самосуда. Ябедничество, в какой бы форме оно не выражалось, считалось, так же как воровство, тягчайшим преступлением, с которым прежде всего боролись сами кадеты и боролись жестокими мерами. Улучали минуту, накрывали виновного шинелью и попросту избивали. Никакие требования воспитателей, ротного командира и даже директора корпуса о сознании виновных результатов не давали. Наказывался весь 2-й класс и легко переносил суровое наказание, считая, что с вором или предателем можно и нужно бороться только суровыми мерами.
Жизнь новичков помимо непривычной казенной обстановки каждый день, час, минуту была под контролем старичков, считавших себя какой-то высшей кастой. Они направляли жизнь испуганных детских натур по определенному руслу, скрытому от администрации, они, может быть порою не совсем разумными и жестокими мерами, выковывали какую то своеобразную этику, свои нравы, вкореняли кадетские традтгции, и свой собственный мальчишеский мир порою оказывался сильнее распоряжений администрации. Испуганные новички, естественно, старались найти друзей в своей обиженной среде.
Жоржик в раздумии стоял в простенке двух окон. К нему застенчиво подошел одноклассник, Коля Упорников. блондин с голубыми, грустными глазами.
— Давай дружить, у меня папа полковник… он на войне… он храбрый…
— А ты любишь лес? — спросил Жоржик.
— Люблю… там разбойники… я не боюсь… я казак…
Новые друзья пожали друг другу руки, когда услышали сзади нерешительный голос Володи Лисичкина, маленького щуплого одноклассника:
— Я тоже хочу дружить, у меня папа тоже полковник…
Новые друзья недоверчиво смотрели на худенького Володю, но после небольшого раздумия приняли его, однако забраковали четвертого Колю Евсюкова и лишь только потому, что он был сыном командира роты. Впоследствии, когда Коля вместе с ними травил собственного отца и кричал ему вслед — «тюк… тюк… тюк», они его приняли.
Очень скоро, через месяц классных занятий, новички разделились на более крупные группы. Способные, которым легко давались все науки, потянулись к способным, лентяи к лентяям, зубрилы к зубрилам. Постепенно привыкли к казенной жизни, к шестичасовому подъему, звуку трубы, треску барабана, к кадетской котлете, к кружке чаю, к французской однообразной булке. Заманчивой сладостью манил первый отпускной день. Полковник Гусев взял Жоржика к себе в отпуск.
Первое, что произвело впечатление на Жоржика в ротном зале, был большой образ Святого Великомученика и Победоносца Георгия на вздыбленной серой лошади, разящего копьем змия. Внизу образа церковно-славянской прописью большими золотыми буквами был написан тропарь. Жоржик был религиозным мальчиком. Может быть не глубокую, но чистую, детскую веру воспитали в нем: мама, дед, бабушка, да старушка няня Неклюдовна, водившая его по разным церквам Саратова и Москвы.
Жоржик, по причине незнания им церковно-славянской азбуки, мучился тем, что не мог прочесть и понять смысла написанного тропаря.
Как то после одного из уроков Закона Божия он в ротном зале догнал уходящего отца дьякона.
— Отец дьякон!.. Можно мне вас спросить?.. Я не понимаю, что написано под ротным образом, — застенчиво, краснея спросил Жоржик.
