Чертополох и терн. Возрождение веры - страница 48

В 1305 г. курия Климента V переехала из Рима в Лион. Спустя четыре года, в 1309 г., курия уже располагалась в бенедиктинском монастыре Авиньона. Амбициозное строительство Авиньонского собора и папской резиденции началось при Клименте VI: равного по размаху строительства в то время в Европе не существовало. Авиньон, как культурное, государственное и теологическое явление, вызывал ненависть Данте:

В Ананье (Аланья – устаревшее произношение) 3 сентября 1303 г. папу Бонифация ударил по лицу железной перчаткой Скьяро Колонна, посланец французского монарха Филиппа Красивого, – пощечина изменила в одночасье христианский мир; в том числе изменилось искусство: в частности, возникла «авиньонская школа».

Данте уехал в 1302 г., в 1303 г. папа Бонифаций VIII, считавший себя распорядителем престолов, публично унижен и через неделю умирает, не пережив позора; Священный Престол перемещен в Прованс. Вместо гордой теократии – зависимая от французской короны Папская курия, еще более алчная, чем Рим. Одновременно с закатом папской власти рушится авторитет власти светской: Генрих VII Люксембургский, император, с которым Данте связал проект восстановления мирового порядка, умер в 1313 г. Сначала все хорошо: коронованный в Аахене папой Климентом, коронованный в Милане железной ломбардской короной, новый император диктует волю Италии, намерен отменить вражду гвельфов и гибеллинов, желает подчинить централизованной власти собрание самовластных городов-государств. В 1309 г., в тот момент, когда Папская курия переезжала в Авиньон, Данте приветствует поход императора Генриха VII на Италию. Но император внезапно умирает, Священная Римская империя становится призраком, раздробленная Италия пожирает сама себя, Папский Престол зависим от французской короны, на руинах дантовской модели мирового порядка – алчный хаос, в качестве идеолога – царит возникший ниоткуда богатейший Авиньон. Созвучие «Авиньон – Вавилон» возникает само собой.

«Вавилон» для христианина понятие сугубо отрицательное, однако богатство и щедрость новых Князей Церкви – впечатляют. Как бы Данте ни порицал Авиньон, его последователь, другой флорентийский поэт, Петрарка, избрал местом изгнания именно богатый Авиньон и большую часть жизни прожил именно здесь. Изгнан, собственно говоря, был не сам Франческо Петрарка, но его отец, однако Петрарка считал себя изгнанником тоже; в качестве пристанища Авиньон подошел как нельзя лучше. Именно в Авиньоне поэт повстречал Лауру (1327), и подобно тому, как встреча с Беатриче изменила Данте, так и авиньонская встреча стала решающей в жизни Петрарки. Поэт приобрел имение неподалеку от Авиньона, в Воклюзе. Новое пристанище король поэтов (он будет коронован позже) делил с другими представителями итальянской культуры, также выбравшими авиньонский двор. Авиньонская школа наследует узнаваемый стиль сиенской школы, который восходит традицией к Дуччо: текучие линии, плавные формы (в отличие от флорентийских вертикалей), припухший овал лица, в который вставлены тонкие черты, оливковый цвет тел, устало-меланхолический облик героев. Сенья ди Бонавентура, племянник Дуччо, и два его сына, тоже художники; братья Лоренцетти, Пьетро и Амброджио, – работают к вящей славе олигархической республики и Совета Девяти. Крупнейший мастер Сиены, Симоне Мартини приглашен в Авиньон кардиналом Якопо Стефанески уже в бытность знаменитейшим мастером. «Благовещение» Симоне Мартини (Уффици, Флоренция), вещь, созданная в Сиене, предвосхищает пластикой готическое рисование авиньонской школы. Вслед за Мартини в Авиньон переезжает его ученик, Липпо Мемми. В Авиньон едет уроженец Витербо, Маттео Джованнетти, становится папским художником при новой курии, расписывает зал приемов папского дворца.

Переезд в Прованс для итальянца – шаг неординарный: Мартини помогает дружба с Петраркой; известна миниатюра, выполненная Мартини в рукописи Вергилия, принадлежавшей поэту. Здесь соединилось все: Петрарка клянется в верности Данте; Вергилий, Дантов провожатый, – любимый автора Петрарки; Мартини старается угодить всем. Однако как быть с тем, что Иоанн XXII, авторитетный папа Авиньона, осудил книгу Данте «Монархия» на сожжение. И одновременно тот же самый папа приглашает сиенца Симоне Мартини для работы в Авиньон. Симоне Мартини служит папскому двору, проклявшему Данте, и, декорируя папский дворец, попутно иллюстрирует для Петрарки манускрипт Вергилия. Приходится принимать Авиньон со всеми противоречиями. Джованни Боккаччо, почитатель и биограф Данте, становится ближайшим другом Петрарки, принявшего милости Авиньона, странности в этом не видит. Сиенский мастер Симоне Мартини пишет портрет Лауры, а Петрарка отвечает художнику двумя сонетами (№ 77 и 78, написаны в ноябре 1336 г.), славя гений живописца Мартини. Петрарка и Мартини увлечены провансальской культурой; оба отдают дань провансальскому стилю. Проникновение сиенского стиля в провансальский и возникновение синтетической авиньонской манеры происходит тем легче, что эмоционально они родственны. Бледные лики сиенских героинь с их усталой мимикой напоминают Прекрасных Дам из сирвент трубадуров. Такими их видели миниатюристы и такими их воспевали влюбленные трубадуры. Отрешенный образ, словно заспанное (или погруженное в раздумье) лицо, тонкий нос, миндалевидные узкие глаза, повторяющие изгиб века широкие брови, жемчужно-прохладный оттенок кожи (сиенцы, а затем и авиньонские художники писали тени холодным, почти зеленоватым оттенком) – мадонна кисти сиенцев могла бы иллюстрировать кансоны и сирвенты Гильона де Кабестана и Раймона де Мираваля. Томные лица героинь Мартини и Джованнетти столь соответствуют описаниям Прекрасной Донны в поэзии трубадуров Окситании, что синтетический продукт, возникший от смешения стилей, прижился в культуре. Когда (столетия спустя) феррарский двор д’Эсте создавал свой куртуазный стиль, смешивая рыцарский эпос, провансальскую поэзию и метафоры латинизированного гуманизма, – в Ферраре возникло рисование, обязанное своей поэтикой Авиньону. То, что век спустя делали Козимо Тура и Пизанелло, предугадано родством провансальской поэзии трубадуров и нежного сиенского колорита. Искусство Сиены прижилось в Провансе и стало готическим. Липпо Мемми и Симоне Мартини пользуются обтекаемыми определениями, как это свойственно окситанским трубадурам и провансальским миниатюристам. Это условное рисование; сиенцы не вдаются в подробности: не писали суставы на пальцах – мелкая деталь дробит форму, авиньонские мастера рисовали пальцы и руки персонажей, как льющиеся ручьи, писали перетекающие формы, словно это аркбутаны готического собора, следовали архитектуре, воспроизводя в наклонах фигур движения нервюра, изображали свободные водопады складок, напоминающие колонны храмов.