— Нет, товарищ старший лейтенант, это так… к слову пришлось.
— Хорошо. Продолжайте.
— А дальше в танк мы сели. Котов и я. Ребята-то раньше отъехали, повозка, она медленнее двигается. Командир еще танки осмотрел, да и поехали мы. Только недалеко. Гусеница у нас рассыпалась. Ох уж он и матерился! Потом говорит, полезли — будем танк чинить. Только не вышло у нас ничего…
— Отчего же?
— Не выходит вдвоем-то. То танк не туда дернется, то просто силов не хватает, чтобы железяку эту тянуть. Котов плюнул, кувалду бросил, да и говорит — собирайся! Черт, говорит, с ним, с танком этим, не починим мы его вдвоем. Я и полез в башню, чтобы пулемет вытащить. И тут вдруг он мне страшным шепотом говорит — сиди тихо! Немцы идут и много их! Не шевелись и не стреляй.
— Почему не стреляй? Вы же в танке, это крепость!
— У той крепости, товарищ старший лейтенант, на корме две бочки с бензином привязаны были. Не то, что гранатой — пулей поджечь можно. Там и сгорели бы ни за понюх табаку. Но я в плен не собирался! Гранату вытащил и говорю командиру, мол, полезут фрицы — так всех взорву!
— А он?
— Взрывай, говорит. Только обожди, пусть их побольше влезет.
— Понятно.
— Немцы подошли, и командир их рукой машет, Котова зовет. Тот подбежал, вытянулся, чудно как-то не по-нашему, да и стал с ним говорить.
— По-немецки?
— Ну да. Котов сказал нам, что язык знает, но не очень хорошо. Правда, как он с немцем этим говорил… не сказать, чтоб плохо. Во всяком случае, этот фриц, да и другие его потом хорошо понимали. По плечам хлопали, смеялись. Котов их сигаретами угощал. Они помогли ему гусеницу на место поставить и ушли. Напоследок их офицер что-то командиру выговаривал, да пальцем грозил.
— Просто ушли?
— Да.
— И вы не пробовали по ним стрелять? Это же фашисты! Враги нашей Родины!
— Командир не разрешил…
— Для того чтобы врага бить, особого разрешения не надобно, товарищ боец!
Гришанков вскочил и вытянулся по стойке смирно.
— Садитесь! — махнул рукой особист. — Потом что было?
— Котов водку достал и мы выпили. У него целая фляга была. Посидели еще, да и поехали. Вот сюда и добрались. Ребята уже в лагере были. Нас ждали. Капитан как на нас глянул, так и сказал — отдыхать! Всем отдыхать! Вот и все…
Особист встал и начал расхаживать по землянке.
— Да сидите, Гришанков, сидите… — махнул он рукой вскочившему снова бойцу. — Да… А как так вышло, что вы все видели? Вы же, если я не ошибаюсь, в танке сидели, а не в обычной машине? Стекол там нет и окон тоже.
— Так там, товарищ старший лейтенант, штуки эти есть, чтоб наружу из-под брони смотреть. Вот я и смотрел. Вблизи, правда, видно плохо, да и не слыхать ничего. Люк еще башенный приоткрыт был. Из него тоже смотреть можно. Только я это делать опасался — а ну, как заметят?
— То есть, как я вас понял, были моменты, когда Котов из вашего поля зрения пропадал?
— Откуда?
— Ну, вы его все время видели? Или были моменты, когда он с глаз исчезал? Присаживался или уходил куда-то.
— Были, конечно, товарищ старший лейтенант. Только он надолго не пропадал.
— А поговорить с кем-то он там мог? Так, чтобы вы не видели?
— Так он и у меня на глазах мог это сделать, не задумываясь. Языка-то немецкого я не знаю… — пожал плечами боец. — Как понять, о чем там разговор?
— Немцы ничего ему не передавали?
— Нет. Я этого не видел. Вот сам Котов передавал, он и в танк для этого заглядывал. Взял сигареты, которые мы у немцев в палатке нашли. Он их немцам отдал, вернее, тому немцу, что ими командовал.
— Офицеру?
— Ему-то они зачем? К танку же не все солдаты подошли. Только с десяток их и было. Вот ими какой-то фриц и командовал. Здоровый такой… Он сигареты и взял.
— А что ж фрицы в танк сами не заглянули?
— Так Котов тряпку вонючую на люк положил. Масляную всю и бензином провонявшую. Вот и не захотел, наверное, никто форму пачкать.
— Ну да. Убрать тряпку им, надо полагать, гонор помешал… Скажите, Гришанков, а вот стреляет командир как? Хорошо?
— Я тех немцев, что они с Плиевым побили, сам в кусты оттаскивал. Вот и посмотрел…
— И как?
— Хорошо стреляет. Почти у всех убитых попадания в голову, только у одного — в горло. Да еще у одного аж три пули сразу! В каждом плече и в голове. А Михаил говорит…
