Искомый субъект обнаружился достаточно быстро по звуку выстрелов. Заворачиваю за угол и вижу стоящий между двумя домами бронетранспортер. Надо полагать, немцы остановились тут на ночлег и, когда завязался сабантуй, решили принять в нем посильное участие. Около распахнутых задних дверей сидит на обрубке бревна меланхоличный немец и снаряжает пулеметную ленту. Второй же фриц торчит в кузове у пулемета. Больше никого я здесь не нахожу. Судя по всему, все прочие побежали на перекресток. На мое появление заряжающий не отреагировал вообще никак. По-видимому, он принял меня за своего. В принципе, это было не удивительно: форма у меня немецкая, оружие – тоже. В кого там стрелял его первый номер, он, скорее всего, не видел. А выяснить это уже не успел. Под неумолчный грохот пулемета забираюсь в кузов. Мне остается сделать к пулеметчику всего пару шагов, как вдруг он перестает стрелять.
– Дожали его! Наконец-то! – он с восторгом ударяет кулаком по корпусу бронетранспортера.
– Кого? – интересуюсь я.
– Да этого сумасшедшего.
– Отчего ты так думаешь?
– Надо быть полным идиотом, чтобы выскочить из-под прикрытия на открытое место. Вон, посмотри! – и пулеметчик тычет рукой вперед.
Поднимаю глаза и вижу кучку солдат, столпившихся посередине улицы. Они с остервенением пинают лежащее на земле тело. Вижу разорванную в клочья плащ-палатку. Это Михаил. Зачем он выскочил из-за угла дома, я могу только догадываться. Патроны у него уже давно должны были кончиться. А винтовку он бросил еще на месте схватки с фельджандармами. Гранат у него было три, и разрывов было три. Оставался еще пистолет, но, зная его нелюбовь к данному виду вооружения, можно было предположить, что он, как и двадцатью минутами раньше, полез с ножами врукопашную. Увы, в данном случае это была плохая идея.
До немца тем временем остался всего один шаг. Он оборачивается, и на веснушчатом лице появляется удивленное выражение.
– А где Ганс?
– Это твой второй номер?
– Ну да.
– Там же, где и был, на улице.
Пулеметчик совершенно автоматически поворачивает голову в сторону задних дверей. Я закрываю ему почти весь обзор, и ему приходится наклониться вбок. Видимо, в последний момент он успел что-то сообразить и открыл рот, собираясь крикнуть. Удар ножом заставляет его согнуться пополам. Добавляю еще разок для верности и перекидываю тяжелое тело через борт.
Пробираюсь вперед, на место водителя, и пробую завести двигатель. Это выходит только с четвертой попытки. Убедившись, что мотор работает нормально, лезу назад в кузов. Из приемника пулемета свисает наполовину полная лента. Внизу, на полу, стоят еще несколько коробок с патронами и лентами. Так что боезапаса хватит.
Прикладываюсь поудобнее, проверяю, как ходит пулемет на турели. Нормально все. Надо полагать, экипаж за своим оружием следил. Вот сейчас и проверим…
Длинная пулеметная очередь ударяет прямо в толпу стоящих на дороге фрицев. Несколько человек падают сразу, остальные вспугнутыми курами пытаются убежать куда-нибудь. Удается это далеко не всем. Лента заканчивается, и, бросив разряженный пулемет, я лезу на водительское место. Вот и решена проблема пересечения открытого пространства.
Уже въезжая в лес, я услышал выстрелы за спиной. Запоздалые пули звякнули по заднему борту. Вовремя они спохватились. Минутой раньше – и я был бы неплохой мишенью на открытом поле. А сейчас, стоило только подбавить газу, как между мной и моими преследователями встали толстые стволы деревьев.
– Так, значит, стоила эта затея таких усилий… – сидящий напротив меня лейтенант крутит в руках папку.
Вернувшись к ребятам, я собрал их всех в кучу и подробно рассказал обо всем, что произошло в деревне. Достал и показал папки, но прочесть дал всего одну – и только лейтенанту. После прочитанного он немедленно охренел и никаких вопросов более не задавал.
– Как видите, товарищ лейтенант.
– А что ж вы весь ящик-то не унесли?
– Так немцы его уже вскрывать стали, только вот, до конца это довести не сумели. Я им помешал. Так что, и осталось мне делов всего ничего. Полчаса работы и всё. А тащить с собою эту тяжелую железяку – дураков немаэ. Папки весят меньше и места занимают всего ничего. Вы мне лучше скажите, как тут у вас дела обстоят?