Сержанты и офицеры осматривали склон, отыскивая места, наиболее выгодные для обороны. Выходит, здесь именно то место, где мы, по замыслу Взятых, должны преградить врагу путь.
Место было удачным — часть перевала, в честь которого Лестница получила свое название, подъем высотой в тысячу двести футов, откуда открывался вид на лабиринт каньонов. Старинная дорога петляла по склону бесчисленными зигзагами, напоминая издали лестницу.
Призвав на помощь десяток солдат, мы с Одноглазым начали перемещать раненых в тихую рощу, находившуюся выше по склону и на порядочном удалении от возможного поля боя. Мы потратили час, устраивая их поудобнее и подготавливаясь к приему будущих раненых.
— Что это? — неожиданно спросил Одноглазый.
Я прислушался. Суета в лагере стихла.
— Что-то происходит, — предположил я.
— Ты просто гений, — сообщил Одноглазый. — Наверное, прибыли люди из Чар.
— Тогда пошли взглянем. — Я вышел из рощи и зашагал вниз по склону к палатке Капитана. Вновь прибывших я увидел сразу, едва миновал опушку рощи.
Их было около тысячи: половина — солдаты из личной гвардии Госпожи в яркой форме, а остальные, очевидно, помощники и сопровождающие. Цепочка фургонов и стадо скота оказались куда более возбуждающим зрелищем, чем подкрепление.
— Сегодня вечером будет пир, — крикнул я спускавшемуся следом Одноглазому. Он посмотрел на фургоны и улыбнулся. Радостная улыбка на его лице — явление столь же редкое, как и сказочный куриный зуб, и, без сомнения, достойно занесения в Анналы.
Вместе с батальоном гвардейцев к нам прибыл Взятый по имени Повешенный, поразительно высокий и тощий. Голова у него была постоянно склонена набок, а шея разбухшая и посиневшая после укуса петли. На лице застыло выражение человека, умершего от удушья. Я предположил, что ему трудно произносить слова.
То был пятый увиденный мною воочию Взятый, следующий после Душелова, Хромого, Меняющего и Шепот. Крадущегося я не встретил, потому что не был в Лордах, а Зовущую Бурю так и не увидел, хотя она отступала вместе с нами. Повешенный отличался от прочих Взятых — те обычно что-то носили, желая скрыть лицо и голову. Все они, за исключением Шепот, провели по несколько веков в могилах, и это не пошло на пользу их внешности.
Душелов и Меняющий вышли поприветствовать Повешенного. Капитан стоял неподалеку спиной к ним и слушал командира охранников Госпожи. Я приблизился, надеясь что-нибудь подслушать.
Офицер-гвардеец выглядел угрюмо, потому что под командованием Капитана ему не находилось места. Никому из офицеров регулярной армии не нравилось выслушивать приказы заморского наемника.
Я бочком подобрался поближе ко Взятым. И обнаружил, что не могу понять ни слова из их разговора. Они говорили на теллекурре — языке, умершем вместе с Владычеством.
Кто-то легко коснулся моей руки. Вздрогнув, я опустил голову и посмотрел в широко распахнутые карие глаза Душечки, которой не видел уже несколько дней. Девочка быстро шевелила пальцами. Я уже научился разбирать язык жестов и понял, что она хочет мне что-то показать.
Душечка привела меня к палатке Ворона, стоявшей недалеко от палатки Капитана. Забравшись внутрь, она вылезла с деревянной куклой в руке. Игрушка была вырезана с любовной тщательностью. Не могу даже представить, сколько часов Ворон на нее потратил. И как он ухитрился найти столько свободного времени.
Душечка вновь зашевелила пальцами, только медленнее, чтобы мне было легче понять — я еще не мог назвать себя знатоком подобного способа общения. Она сказала, что куклу, как я и предположил, сделал ей Ворон и что теперь он шьет для куклы одежду. Девочка считала, что обладает великим сокровищем. Вспомнив деревню, где мы ее нашли, я не смог усомниться в том, что кукла стала лучшей игрушкой в ее жизни.
Многозначительный факт, когда начинаешь думать о Вороне, внешне столь мрачном, холодном и молчаливом. При взгляде на него кажется, что он знает лишь одно применение ножу — зловещее.
Мы с Душечкой пообщались несколько минут. Ее мысли были восхитительно прямолинейны и свежи по контрасту с миром, наполненным злобными, лицемерными, непредсказуемыми и интригующими людьми.
