— Боже мой! — выдохнул я.
Ковер смялся в гармошку, и с пятисотфутовой высоты горохом посыпались люди. Тут Ревун умер или потерял сознание, и стал падать сам ковер.
Я повернул голову к Госпоже, которая тоже наблюдала за происходящим. Ее лицо даже не дрогнуло. Очень тихо, так, что ее услышал лишь я, она произнесла:
— Ты воспользуешься моим луком.
Я вздрогнул. За секунду перед моим внутренним взором промчалась сотня образов, сменяя друг друга настолько быстро, что распознать какой-либо оказалось невозможно. Мне почудилось, что я натягиваю лук…
Госпожа была разгневана. И гнев ее был настолько велик, что меня бросило в дрожь только от одной мысли об этом, хотя я знал, что он направлен не на меня. Объект же ее гнева определялся элементарно. Ревуна погубили не действия врагов. Лишь один Взятый мог быть причастен к этой трагедии. Душелов. Наш бывший ментор. Тот, кто использовал нас в своих столь многочисленных схемах.
Госпожа что-то пробормотала. Не уверен, что расслышал ее слова в точности, но прозвучали они примерно так: «Я давала ей последний шанс».
— Мы не были к этому причастны, — прошептал я.
— Поехали. — Госпожа пустила свою лошадь вперед, и та перемахнула через край пирамиды. Бросив на прощание отчаянный взгляд на Капитана, я последовал за ней.
Госпожа мчалась вниз по склону со скоростью, не уступавшей недавнему отчаянному броску Пера. Моя лошадь, казалось, твердо решила не отставать.
Мы стремительно приближались к большой группе вопящих людей. Центром ее был большой фонтан белых нитей — они взметнулись вверх и разнеслись по ветру, накрыв и мятежников, и наших солдат. Госпожа не свернула.
Душелов уже спасался бегством. Друзья и враги шарахались от него по сторонам — его окружала аура смерти. Он подбежал к Страннику, подпрыгнул, сшиб его с коня, вскочил в седло, одним прыжком перемахнул на второй ярус, пронесся через толпу врагов, спустился на равнину и погнал коня во весь опор.
Госпожа повторила весь путь по его следам, ее черные волосы струились от бешеной скачки. Я следовал за ней вплотную — смертельно испуганный, но не в силах поступить иначе. Когда наши лошади помчались по равнине, Душелов оторвался на триста ярдов. Госпожа пришпорила свое животное. Я не отставал, уверенный, что одна или обе наши лошади обязательно споткнутся о какой-нибудь обломок или тело, но они, как и конь Душелова, мчались уверенно, точно по беговой дорожке.
Душелов направился прямо к вражескому лагерю и пересек его. Мы повторили его действия. На открытой местности за лагерем мы стали его нагонять. Три наши лошади оказались неутомимы, словно машины. Миля за милей оставались за спиной, и на каждой миле мы выигрывали пятьдесят ярдов. Одной рукой я стискивал лук, другой отчаянно держался. Я никогда не был религиозен, но в тот момент у меня возникло искушение помолиться.
Она, моя Госпожа, была неумолима как смерть. Мне стало заранее жаль Душелова.
Душелов мчался по дороге, пересекающей одну из долин западнее Чар. Мы были недалеко от того места, где отдыхали на вершине холма и едва не угодили под белые нити. Я вспомнил, что совсем недавно мы промчались через целый фонтан этих нитей, но они нас даже не коснулись.
Но что же произошло на поле битвы? Являлись ли эти события частью плана, целью которого было оставить наших солдат на милость мятежников? Ближе к концу мне стало ясно, что стратегия Госпожи включает в себя максимальное разрушение и уничтожение всего и вся. Что она желает увидеть лишь жалкую кучку уцелевших и с нашей, и с другой стороны. Она устроила генеральную уборку в своем доме. И теперь среди Взятых у нее остался единственный враг — Душелов. Тот из Взятых, кто в моих глазах выглядел почти хорошим. Тот, кто минимум один раз спас мне жизнь — тогда, на Лестнице Слёз, когда Зовущая намеревалась убить меня и Ворона. Тот, кто единственный из Взятых разговаривал со мной как с человеком, кто хоть немного рассказывал о событиях древности, удовлетворяя мое ненасытное любопытство…
Тогда какого дьявола я нахожусь здесь, зачем участвую в адской скачке вместе с Госпожой, охотясь за тем, кто способен прихлопнуть меня, не моргнув глазом?
