Поведение Ворона причиняло мне боль. Мы ведь с ним побывали кое в каких переделках, и он не имел права так себя вести.
Губы Ворона сжались. Он ковырял ножом под ногтями с таким ожесточением, что вот-вот мог пораниться.
— Так что?
— Не дави на меня, Костоправ.
Правой рукой я погладил по спине прильнувшую ко мне Душечку. Пальцы левой сомкнулись на стержне лука, костяшки приобрели цвет старого льда. Я был готов ударить Ворона. Не будь у него кинжала, у меня появился бы шанс начистить ему морду. Он, конечно, парень крутой, но я за долгие годы тоже кое-чему научился.
Душечка, казалось, не замечала возникшего между нами напряжения.
Гоблин встал между нами и посмотрел в лицо Ворону. Поза у него была столь же воинственная, как и у меня.
— У тебя проблема, Ворон, — сказал Гоблин. — По-моему, всем станет лучше, если мы обсудим ее вместе с Капитаном.
Ворон испугался. Он понял, пусть даже на мгновение, что создает себе врагов. Гоблина невероятно трудно вывести из себя. По-настоящему вывести, а не так, когда он дурачится с Одноглазым.
В глазах Ворона что-то потухло. Он показал на мой лук.
— Мальчик на побегушках у Госпожи, — процедил он.
Я больше огорчился, чем рассердился.
— Ты не прав, — возразил я. — Но даже если и прав, то что с того?
Ворон принялся нервно расхаживать. Его взгляд часто скользил по прильнувшей ко мне Душечке. Он хотел, чтобы она отошла от меня, но не мог подобрать приемлемых слов, чтобы высказать свое желание.
— Сперва без конца подлизывался к Душелову. Теперь к Госпоже. Что ты делаешь. Костоправ? Кого предаешь?
— Что? — Лишь присутствие Душечки помешало мне наброситься на него.
— Довольно, — отрезал Гоблин. Его голос был тверд, ни намека на писклявость. — Я употребляю свою власть. На вас обоих. Здесь. И сейчас. Мы идем к Капитану и все обговариваем начистоту. Или будем голосовать за твое исключение из Отряда, Ворон. Костоправ совершенно прав. В последнее время ты себя ведешь по-свински. Нам этого не нужно. У нас и так здесь хватает неприятностей. — Он ткнул пальцем в сторону мятежников.
Те ответили ему звуками горнов.
Разговор с Капитаном откладывался.
Было очевидно, что у мятежников новый командующий. Вражеские дивизии наступали медленным размеренным шагом, тесно сомкнув щиты, принимающие большую часть наших стрел. Шепот быстро приспособилась к их новой тактике и приказала гвардейцам обстреливать сосредоточенным огнем одно подразделение за другим, а лучникам ждать, пока тяжелые орудия не проделают бреши в стене щитов. Эффективно, но недостаточно.
Осадные башни и рампы с рокотом катились вперед, толкающие их солдаты не жалели усилий. Гвардейцы старались как могли, но сумели разбить лишь несколько щитов. Шепот оказалась перед дилеммой, ей пришлось выбирать между двумя целями. Она приказала обрушить огонь баллист на пехоту.
На сей раз башни подобрались ближе, и вражеские лучники смогли обстреливать наших. Но и наши стрелы долетали до башен, а наши лучники стреляли точнее.
Враг пересек ближайший ров, выдерживая массированный обстрел с двух ярусов, и лишь добравшись до частокола, нарушил строй и устремился к ослабленным участкам заграждения, но успеха не добился. Тогда они начали атаку по всему фронту. Рампы еще медленно подползали, и вперед бросились солдаты с лестницами.
Взятые не стали дожидаться темноты и обрушили на врага все, что смогли. Колдуны противника начали противодействие и, несмотря на понесенные потери, по большей части нейтрализовали усилия наших. Шепот в этой дуэли не участвовала — ей было не до того.
Из Башни вышла Госпожа с сопровождающими. Меня опять вызвали к ней. Я забрался на лошадь и присоединился к ней, положив на колени лук.
Враг непрерывно давил. Время от времени я поглядывал на Госпожу, но она так и осталась ледяной королевой с совершенно бесстрастным лицом.
Мятежники захватывали плацдарм за плацдармом. Целые участки частокола уже были разрушены, и там орудовали люди с лопатами, сооружая земляные рампы. Деревянные рампы были еще в пути и приблизятся не скоро.
Единственный островок спокойствия сохранялся возле распятой форвалаки — атакующие обходили ее стороной на порядочном расстоянии.
