— Могу я поговорить с тобой, Вита? — Бэла деликатно тронула ее за рукав. Лицо ее было белее савана, еще бледнее, чем у Айанур. — Тебе не обязательно убивать ее этим мечом. Если желаешь, я… я отрекусь от нее, и она развоплотится.
Было заметно, как трудно Бэле говорить такое. Вита посмотрела ей в глаза и покачала головой.
— Ничего не выйдет, Бэла. Отрекайся не отрекайся — вы с Айанур связаны не только формальной клятвой, и слова мало что изменят. Я, в отличие от тебя, плохой психолог, но и я вижу, что ваша связь — это жар сердца. Иначе ты отреклась бы давно — еще когда она приказала тебе похитить Катю.
— Ну… — Бэла потупилась. — Тогда перережь мне горло, и дело с концом. Полвеком раньше, полвеком позже, мне-то все равно умирать… А у нее появится возможность когда-нибудь в будущем найти себе нового посвященного.
Вита с лязгом швырнула клинок обратно в ножны:
— Ну тебя к чертям, Бэла! Что ты такое говоришь? Забирай свою описавшуюся от ужаса богиню, и постарайтесь обе не попадаться мне на глаза как можно дольше!
— Не совершай ошибку, детка, — предупредил Хешшкор. — Убей ее! Кто убьет бессмертного, сам может стать бессмертным, это твой шанс!
— Да на кой оно мне, ваше хваленое бессмертие? — устало отмахнулась Вита, направляясь к выходу. — Хочешь, чтобы я стала, как она?
Проблемы и не являющиеся таковыми
Пасмурный день за мозаичными окнами Хешширамана перешел в сумерки незаметно — лишь тучи, застлавшие небо, еще больше потемнели, словно налились свинцом. В окна стучал надоедливый занудный ноябрьский дождь.
Но все это было там, снаружи. А в обеденном зале горел камин, на столе источали восхитительные запахи ароматические свечи. У порога, охраняя покой и уют, царящий внутри, свернулся черно-золотыми кольцами гигантский мудрый змей Аррхх. В низком кресле полулежала распаренная Вита в велюровом халате с узорами и с чалмой из полотенца на голове. Змей чуть виновато косил на нее пурпурным глазом: ему было неловко, что отлучка на этот раз не позволила ему помочь, прикрыть спину, оградить от страданий.
Фаирата томно развалилась на стуле напротив, закинув ногу на ногу. Обтягивающая черная одежда делала ее похожей то ли на рок-звезду, то ли на девочку-подростка. А на Валенте Миленион, стоявшей с чашкой кофе у окна, было фиолетовое платье, хотя раньше этому цвету она не отдавала предпочтения.
— Мой племянник — бессмертный, — отрешенно проговорила она уже в пятый раз, устремив невидящий взор в заоконную даль. — Уссаться можно!
— Грубая ты, Валента, — лениво промолвила Фаирата. — Такая молодая и такая грубая.
— А у меня с детства был перед глазами пример для подражания, — усмехнулась Валя, поворачиваясь к Вите; соломенная коса при резком движении упала на грудь. — Как начнет ругаться, так все цветы в доме вянут от смущения.
— Поливать надо было лучше, — блаженно потянулась Вита и, отпив кофе, зевнула: — Хорошо-то как… Все хорошо, что хорошо кончается. Виталик с папашей, который теперь от него и на шаг не отойдет в ближайшую сотню лет; Катя у Энтелены, которая не даст ее в обиду и сделает из нее к тринадцати годам достойную кандидатку в Черный Круг; Бэла отпаивает валерьянкой свою драгоценную Айанур, неспособную себя вылечить, и бинтует ее раны…
— Как бы светлая Айанур, оклемавшись, не прокляла Бэлу за то, что ослушалась ее и стала нам помогать, — заволновалась Фаирата.
— Я бы на твоем месте за нее не переживала. — Валента отбросила косу на место, за спину. — Айанур должна носить ее на руках и пылинки сдувать! Бэла ведь готова была пожертвовать собой ради спасения ее бесценной жизни. А вот кому светит парочка-другая проклятий, так это мне, — помрачнела она. — Миленион мне все волосы вырвет и развеет по ветру. И буду я лысая…
Вита прыснула:
— Лысая и одноглазая, две сестры-воительницы!
Валента неодобрительно взглянула на нее:
— Тебе еще смешно! — Она поставила чашку на подоконник и потянулась за губной помадой, фиолетовой, как ее одеяние. — Пойду я, пожалуй, восвояси… Есть в этом доме зеркало?
Вита протянула сестре зеркальце с резной деревянной ручкой. Та всмотрелась, поправила челку, поднесла помаду к губам.
