Каким-нибудь несчастным клячам, чьи губы из-за таких вот ездоков огрубели и утратили всякую чувствительность, это, быть может, и нужно, но для лошади, которая твердо держится на ногах, у которой нежные, чувствительные губы и которая чутко реагирует на малейший жест возницы, — это мука, к тому же просто глупо.
Есть, напротив, любители отпускать поводья. У таких вожжи свободно покоятся на лошадиной спине, а руки — на собственных коленях. Конечно, эти господа, случись что-то неожиданное, с лошадью никогда не справятся. Если лошадь встала в нерешительности, или испугалась, или оступилась, от них никакого проку — ни лошади, ни им самим, и кончается это порой несчастьем. Сам я, конечно, ничего против такой манеры управлять лошадью не имею, ибо у меня нет привычки спотыкаться или шарахаться в испуге, от ездока мне нужно лишь, чтобы он указывал путь да поощрял меня; однако когда идешь под уклон, чувствовать вожжи необходимо, чтобы быть уверенным, что ездок по крайней мере не спит.
Кроме того, небрежная манера езды вырабатывает у лошади дурные привычки и быстро приучает к лени, когда же она попадает в другие руки, эти привычки приходится из нее выколачивать, а это бывает больно и неприятно. Мистер Гордон всегда заставлял нас работать самым добросовестным образом и сохранять хорошие манеры. Он говорил, что портить лошадей, позволяя им усваивать дурные привычки, так же жестоко, как портить детей, потому что и те и другие будут страдать от этого сами.
К тому же такие ездоки зачастую совершенно беспечны и думают о чем угодно, только не о лошади. Однажды мне попался такой ездок. Я был запряжен в фаэтон, в котором сидели дама и двое ребятишек. Сразу же после того как мы тронулись, мой кучер бросил поводья и несколько раз бессмысленно стегнул меня кнутом, хотя я и без того отлично шел. На дороге были большие свежевымощенные участки и повсюду валялось множество оставшихся после ремонта камней. Мой ездок шутил с дамой и детьми, смеялся и рассказывал об окрестностях, открывающихся справа и слева; он считал совершенно лишним поглядывать хоть изредка на лошадь и выбирать на дороге участки побезопасней. Кончилось тем, что камень попал мне в подкову и застрял там.
Будь на месте этого человека мистер Гордон или Джон — да любой хороший хозяин, я бы и трех шагов сделать не успел, как он обратил бы внимание, что что-то неладно. Даже если бы было темно, опытная рука по натяжению поводьев почувствовала бы, что у лошади сбивается шаг, ездок сошел бы и вытащил камень. Но этот продолжал болтать и смеяться, между тем как с каждым шагом камень все прочнее впечатывался между подковой и стрелкой копыта. Камень уходил острием внутрь и был круглым снаружи, а это, как известно, самый опасный камень, какой может поймать на дороге лошадь: с одной стороны — он режет ногу, с другой — скользит и создает опасность падения.
Был ли этот человек близорук или просто легкомыслен, не знаю, но я прошел добрых полмили с камнем в подкове, прежде чем он что-то заметил. К тому времени я уже так хромал от боли, что он наконец обратил на меня внимание и закричал: «Ну и шаг! Кажется, нам подсунули хромую лошадь! Какое безобразие! »
Затем бросил поводья и стал щелкать кнутом, повторяя: «Ну, нечего разыгрывать здесь передо мной ветерана; нам нужно ехать, и бесполезно прикидываться хромым и несчастным!»
Как раз в это время нам повстречался фермер верхом на коренастом коне. Он приподнял шляпу и привстал в стременах.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но с вашей лошадью, кажется, чтото случилось: по тому, как она шагает, похоже, что камень в копыте застрял. Если позволите, я взгляну. Эти разбросанные повсюду камни — сущее наказание для лошадей.
— Я нанял эту лошадь, — ответил мой ездок, — и понятия не имею, что с ней, но это безобразие — сдавать внаем хромых животных.
Фермер спешился и, перекинув вожжи через согнутую в локте руку, сразу же поднял мою переднюю ногу.
— Господи! Хромой? Я так и думал! Сначала он попытался вытащить камень рукой, но поскольку тот успел забиться слишком глубоко, достал из кармана специальный штырь и очень осторожно, не без труда выковырял камень. Подняв его повыше, он сказал:
