В конце концов «полковник» остановил свой выбор на черном, как перья скворца, доломане из тонкого моравского сукна, бекеше на лисьем меху и красных узких штанах, расшитых спереди от пояса до самых колен желтым шнурком. Пожелав немедленно облачиться в новый наряд, он попросил кастеляна на минутку оставить его одного. Но господин Валкани счел эту просьбу хитрой уловкой и откровенно заявил:
— Простите, господин полковник, не могу. Если желаете, переодевайтесь при мне.
— Черт побери! — возмутился Бибок. — За кого вы меня принимаете? Как смеете вы так со мною говорить? Счастье ваше, что я оставил свою саблю дома.
Кастелян не ответил ни слова на этот взрыв благородного негодования, только снял со стены две одинаково острых сабли и протянул одну из них "полковнику".
— Вот, если вам угодно. Я ведь тоже когда-то был солдатом.
Однако Бибок презрительно отмахнулся:
— Не дурите! Не хочу я начинать с такого кровопролития свою службу у его превосходительства.
И, отказавшись от поединка, он принялся стаскивать с себя свои лохмотья, небрежно разбрасывая их во все стороны. Однако Валкани, пристально следивший за тем, чтобы они случайно не очутились вместе с хранившейся в арсенале одеждой, концом пики собрал в кучу сброшенное тряпье, а затем поддел его на острие пики и затолкал в топку печи. ("Не в запахе дело, — объяснял он позднее, — ведь запах горелой одежды мне еще противнее, и не в том, что это рубище ни гроша не стоит, а просто я опасался, что в нем сидят кое-какие жители".) Жига быстро переоделся, — только желтые сапоги со шпорами ссохлись и заставили его помучиться, но, наконец, под аккомпанемент обычных в этих случаях возгласов: "А чтобы вашему прежнему хозяину провалиться в преисподнюю, если он туда еще не попал", он натянул эти сапоги на ноги.
Набросив на плечи бекешу, Бибок выпятил грудь и, самодовольно покачивая станом, уже примирительным тоном спросил:
— Ну, как? Красив?
— Совсем другим человеком стали! — равнодушно подтвердил кастелян. — Теперь вас и родной отец не узнает!
— Я думаю! — горделиво отвечал Бибок. — Вот только хорошо бы соскоблить с моего котелка лишний мох. Нет ли у вас, милейший, кого-нибудь, кто мог бы слегка подстричь мне волосы и бороду.
— Есть, конечно. Старый Йошка!
— Будьте добры, как только мы выберемся из этого лабиринта, позовите мне вашего цирюльника.
— Он — не цирюльник, он — чабан.
— А где же он обучился своему ремеслу?
— Как где? Так ведь он же всю жизнь стрижет баранов.
— А вы, приятель, как я посмотрю, ехидный и наглый дядя!
Очутившись в ладно скроенной одежде, Бибок, по-видимому, почувствовал себя юным повесой и даже назвал «дядей» кастеляна, который был гораздо моложе его: грубоватый тон господина Валкани задевал Бибока, но вместе с тем напоминая, что с этим человеком ему не следует ссориться.
Когда они спустились вниз, кастелян провел Бибока в каморку чабана, где старый Йошка, вооружившись овечьими ножницами, без лишних слов приступил к исполнению своих обязанностей.
— Помни, с кем имеешь дело! — грозно предупредил чабана «полковник». — Если порежешь или подстрижешь лесенкой, считай себя покойником!
Перепуганный чабан стриг Бибока осторожнее, чем самого дорогого тонкорунного барана, но зато и работа удалась на славу. Закончив стрижку, старик взглянул на преображенную голову Бибока и пришел в восхищение:
— Вот как славно получилось!
"Полковник" тоже остался доволен и принялся шарить в карманах своего нового одеяния в надежде, что кто-нибудь из прежних владельцев костюма забыл в нем хоть один медный пятак и можно будет дать на чай чабану. Но в карманах ничего не нашлось, это явно вывело Бибока из себя, и, будто досадуя на свою забывчивость, он воскликнул:
— Ну, так и есть! Всю мелочь я забыл в своей старой одежде! Ладно, придется ограничиться одним "спасибо".
— Из «спасиба» шубы не сошьешь, — недовольно проворчал чабан.
Когда Жигмонд Бибок возвратился в кабинет вице-губернатора, его и в самом деле не узнал родной отец, уже державший в руках заготовленный договор и нетерпеливо поджидавший сына. При виде нарядного, бравого военного с бряцающей саблей на боку, подслеповатый старик почтительно поднялся, приняв гостя за "какую-то важную шишку", а когда тот обратился к нему голосом Жиги с вопросом: "Ну как, отец, готов договор?" — старый Бибок принялся испуганно оглядываться по сторонам: откуда мог исходить сыновний голос, если в комнате нет ни души, кроме него, Винце Бибока, да чужого блестящего рыцаря? И беднягу охватил суеверный страх. В конце концов все выяснилось, и оба Бибока уже приготовились заключить в присутствии вице-губернатора полюбовную сделку, подписав договор о передаче имения Бибоку-младшему и выплате семье Бибока-старшего пожизненной ренты, но вдруг Гёргей разорвал текст договора, так как оказалось, что старик продиктовал писцу, а тот с его слов записал, что Жигмонд Бибок отказывается от всяких претензий на свою бывшую жену, урожденную Жужанну Флатт, в настоящее время жену Винце Бибока.
