При таких условиях лёченцам вполне можно было по-своему перевернуть легкомысленную венгерскую поговорку: "Живем бедно, но хорошо", и сказать: "Живем богато, но плохо".
И все же нельзя не удивляться отцам города, как ловко они умели управлять, а еще больше дивиться гражданам, как они приучились подчиняться. По сути дела, это было весьма мудрое, разумное управление. Лёченский бургомистр с его сенаторами и квартальными, словно венецианский дож в миниатюре, проводил железную политику, беспощадно пресекавшую всякую роскошь, так как отлично понимал, что роскошь — это роковая язва, что подражание образу жизни, который вели, например, господа дворяне и помещики, погубило бы их город, ибо весь его авторитет и привилегии основывались на богатстве и бережливости граждан.
Вот в грубых чертах те рамки, в которых расцвели в XVI веке саксонские города Верхней Венгрии, где было столько богачей, прятавших в своих подвалах набитые золотом и серебром сундуки и торговавших в дальних чужих краях вином и кожами, владевших огромными богатствами, которые они постоянно наживали, тогда как господа дворяне вели войны — то в союзе с турками против австрийцев, то под знаменами австрийских императоров против турок!
Причин великого обогащения саксонских городов было много и помимо их удивительных законов и «Уложений»: ведь городское население было трудолюбивым, бережливым, развивало у себя всяческие полезные ремесла, производило товары, занималось торговлей. Все это, конечно, важные источники богатств, и на них указывают все историки, причем им кажется, что они заглядывают в глубь веков, а на самом деле эти ученые мужи повторяют избитые истины. То обстоятельство, что в этих городах были умные законы (и еще не было там евреев), несомненно, было благоприятным для их обогащения, равно как и кипевшая в них ключом торговля. Но все же, если заниматься только обычными ремеслами, уж очень больших богатств не скопишь. Пришлось бы довольствоваться, можно сказать, "мелкой рыбешкой". Добытые ценности и общеизвестные способы их приобретения вызывали во все времена лишь драку среди стяжателей: хоть и много гроздьев на виноградной лозе, но не меньше и лис, желающих полакомиться ими. Однако, на счастье добытчиков, во все времена появлялись все новые ценности и новые способы их приобретения. Изобретать их и умело ими овладевать — вот что составляло задачу так называемых "удачников".
В старину, когда саксонские города Сепеша были еще совсем бедными, за одну ловко срубленную вражескую голову храбреца одаривали: он получал в награду четыре, а то пять деревень, при условии, что его боевой подвиг был совершен на глазах правителя; в наши же дни, когда сепешские города снова обеднели, вы можете быстро разбогатеть, проведя железную дорогу или получив выгодную концессию у правительства (но теперь уже при том условии, что власти, наоборот, закроют глаза па ваши подвиги).
В описываемую же мною пору в Венгрии была открыта, так сказать, новая ценность: турецкие пленные. Люди военного сословия, постоянно сражаясь с турками, иногда пригоняли домой целые полчища пленников, в особенности до восстания Тёкёли (позднее пленные турки повывелись, подобно диким кабанам в наших лесах), и в каждом мало-мальски приличном имении всегда держали пленных турок, — их наличие даже считалось признаком богатства хозяина, как, скажем, оленьи рога на стенах в столовой замка или медвежьи шкуры на полу гостиной.
Все это были трофеи. Воинственный хозяин дома, рассказывая, как попали к нему в руки Омар или Хасан, хвастался ими перед своими гостями точно так же, как ныне охотники хвастаются добытыми оленьими рогами. Да, пожалуй, и больше, потому что пленные рабы служили доказательством личной храбрости, боевой доблести благородного рыцаря. Такой трофей дороже, чем оленьи рога. Правда, убитого оленя можно было зажарить и съесть, а пленный турок, наоборот, сам требовал еды — и немало; работать же, как венгерский крепостной, он не мог: в лучшем случае достанет воды из колодца, покачает ребенка в люльке, поможет прополоть огород.
