Бен не знал. Страбон тоже стал жертвой волшебного порошка и покинул Бена, пообещав однажды расплатиться с ним. У Бена засосало под ложечкой. Его толкали из огня да в полымя. Бен попытался скрыть от ведьмы свои чувства, но тщетно.
От удовольствия Ночная Мгла широко заулыбалась:
— Да, игрушечный король, я с огромной радостью предоставлю дракону возможность тебя напрочь уничтожить!
Она подняла руки, и все вдруг закружилось, будто по ее велению поднялся туман и налетел порыв холодного ветра.
— Посмотрим, что придумает сделать с тобой Страбон! — крикнула ведьма, и ее голос перешел в пронзительный свист.
Кыш-гномы всхлипнули и снова ухватились за брюки Бена. Бен почувствовал, что он летит и пропасть начинает исчезать из виду…
Восточные Пустоши лежали заброшенные и необитаемые в меркнущем послеполуденном свете, а советник Тьюс, Абернети и Сапожок неуклонно пробирались вперед сквозь густой кустарник и сухостой, поднимались на горные склоны и спускались в овраги, проходили через безлюдную открытую местность и огибали болота и топи. Друзья шли целый день, не обращая внимания на возрастающие усталость и неуверенность, полные решимости к наступлению сумерек достичь логова дракона.
Идти оставалось недалеко.
В пустошах Заземелья никто не жил, никто, кроме дракона. Столетия назад изгнанный из царства фей, он сделал пустоши своим обиталищем. Пустоши отлично устраивали дракона. Ему там нравилось. Запустение, вызванное причудами природы, благотворно действовало на нрав дракона, и он чувствовал себя хозяином огромного пространства. Жители долины избегали дракона, и он был совершенно одинок. Он один из обитателей долины, не считая Бена Холидея, мог переходить туда и обратно из Заземелья в миры смертных. Он даже мог спокойно расхаживать в волшебных туманах. Он был единственный в своем роде, последний, и очень гордился этим.
Дракон не очень любил общество, и Тьюс, Абернети и Сапожок, спешащие застать чудище до темноты, это учитывали.
Однако к тому времени, как они наконец достигли места назначения, солнце уже садилось. Друзья вскарабкались на гребень Горного хребта, который выступал на фоне надвигающейся ночи благодаря ярко мигающим и пляшущим, словно живые, огонькам, и оказались перед Огненными Ключами. Ключи были логовом дракона. Они находились в глубоком бесформенном овраге, это было скопление кратеров, в которых не угасал синий и желтый огонь, а вокруг были густые заросли и насыпи из камней и земли. Огни подпитывались жидкостью, скапливающейся внутри кратеров, и выбрасывали в воздух дым, песок и неприятный запах горючего. Над оврагом и окружающими холмами неизменно висела дымка, время от времени в темноте с оглушительным кашлем просыпались гейзеры.
Дракона друзья увидели сразу. Он неуклюже лежал посреди оврага, опираясь головой на кратер, и длинным языком безмятежно слизывал рассыпающиеся искры.
Страбон не двигался. Он распростерся на земляной насыпи, тело чудища, представляющее собой груду чешуи, шипов и наростов, почти стало частью пейзажа. Когда дракон дышал, в ночь летели тонкие струйки пара. Хвост огибал поднимающуюся сзади скалу, крылья сложены за спиной. Черные кривые когти и зубы росли из плотной шкуры и десен под странными углами. Пыль и грязь покрывали дракона, словно одеяло.
Красный глаз повернулся, как на шарнире.
— Что вам надо? — с досадой спросил дракон. Что дракон умеет говорить, всегда поражало Бена Холидея, но Бен был чужаком и не понимал природы вещей. Тьюс и Сапожок считали совершенно естественным, что дракон говорит, а Абернети, сам говорящий мягкошерстный терьер, и подавно.
— Нам нужно с тобой побеседовать, — сообщил советник Тьюс.
Абернети сумел кивнуть в подтверждение слов советника, хотя отказывался понять, как кто-то, находящийся в здравом уме, может хотеть говорить с таким жутким чудищем, как Страбон.
— Меня не интересует, что вам нужно, — яростно выдувая пар из обеих ноздрей, сказал дракон. — Меня интересует только, что нужно мне. Убирайтесь вон!
— Это займет всего лишь минуту, — настаивал советник короля.
— У меня нет ни минуты. Убирайтесь, а то съем. Тьюс побагровел:
