Дуб не упустил случая поиздеваться:
- Басмач, я только из уборной, поссы сам себе на башмак, ты сможешь! он обернулся к нам: - Сейчас будет демонстрация орнамента!
Басмач промыл кость в арыке, внимательно ее осмотрел и задумчиво объяснил малолетним зрителям:
- Человечий...
- Ага! - тут же отозвался Дуб. - Ишачий!... Сделай пацанам свистульку.
- Из человечий нельзя, - серьезно возразил Басмач и поцокал языком.
Обедали наемные работники в наших семьях, родниковую воду от сырдарьинских береговых ключей с большим удовольствием носили им дети, а папиросами снабжала пожилая русская женщина: маленькая, стройная, с хриплым уверенным голосом. У нее были седые, сверкающие как серебро кудрявые волосы и ярко накрашенные губы. Она разговаривала на каком-то особенном русском языке, в котором было много непонятных для нас выражений, но все слова удивительным образом сливались во что-то непрерывное, плавное и красивое. Однако порой с ее губ, вместе с крошками табака, слетало рваное и пугающее: "сука позорная", "параша"...
Было понятно, что она бескорыстно опекала этих двух парней, проведывая почти каждый день. Но почему-то называла их, правда, ласково, врагами. "Привет, враги, работа не волк, перекур!" Дуб и Басмач всегда покорно и радостно, просветляясь лицами как дети, оставляли работу, шли под тополя, и все втроем долго курили и разговаривали, казалось, никого в эти минуты не замечая. Перед уходом женщина обзывала ребятню, вертящуюся около глиняной кучи, вредителями и приказывала до завтра не обижать ее подопечных. Мы смеялись. Взрослые говорили, что у нее не все дома.
Вскоре дома наши, как и многие другие рядом, были окончательно построены. Потом стали возводится дувалы и деревянные ворота с резными звездами и полумесяцами. Дворы укрылись виноградниками. Вдоль улиц ровными рядами выстроились фруктовые деревья. Сформировалась окраинная махалля индустриального города.
В этот период на улицах стал часто появляться, как будто что-то безуспешно разыскивая, никому из наших соседей не известный, большой, страшный старик. Женщины пугали им своих детей: "Не будешь слушаться, завтра страшному бабаю отдам!" Один глаз его, казалось, не мигая, смотрел из-под лохматой черной брови, а там, где должен был быть второй, как раз заканчивался толстый коричневый шрам, пролегавший через всю щеку. Он ходил, заложив руки назад, не сгибаясь, в коротком полосатом халате, черной тюбетейке, тонко повязанной темно-зеленой чалмой, с небольшим ножиком в кожаных ножнах, заткнутым за голенище, ни с кем не здоровался и не отвечал на приветствия, что было совершенно нетипично для "нормального" узбека. Он никак не походил на других, местных стариков - благообразных аксакалов с окладистыми, белыми шелковистыми бородами, с посохами из красной вишни, зимой и летом одетых в длинные ватные халаты.
Как его дразнить, нас научили дети постарше. Мы забегали к нему вперед по ходу шествия и, остановившись в шагах десяти, на безопасном расстоянии, кричали: "Бабай! - Буденный! Буденный!.." - и тыкали ручонками в сторону гор. Мы не понимали смысла этих слов и жестов, но нам было жутко интересно, что они выводили страшного старика из свирепого равновесия. Обычно он делал два быстрых шага в сторону детей или резко наклонялся, показывая, что берет камень, мы разбегались, дрожа от страха и восторга.
Подростками мы совершали походы в ближние предгорья на земляные холмы, которые все население по неизвестной причине называло Буденновскими горами. По одной из версий, здесь находился оружейный склад Красной Армии, впоследствии взорванный басмачами. (По другому варианту, все было как раз-таки наоборот.) Копали землю, находили катышки артиллерийского пороха, делали пиропакеты и пугали взрывами учителей в смешанной, русско-узбекской, школе. Иногда везло, и мы находили проржавевшие "маузеры" и "наганы", винтовки без прикладов и сросшиеся с ножнами сабли. Днем мы играли со своими находками, а ночью, как узналось много позже, родители выкидывали наши арсеналы в глубокое место Сыр-дарьи или просто закапывали в огородах. Поэтому, когда мы стали взрослыми, ничего из трофейного оружия у нас на руках уже не было. Наверное, к счастью.
