В гостиной довольно большого дома Мирзы Назруллы был накрыт достархан. Хозяин с двояким чувством приветствовал нежданных гостей. Пока он не спрашивал о цели их визита – вначале угощение, хотя догадывался, зачем пожаловали русские братья. Поэтому в общих разговорах о здоровье родственников он с мудростью восточного человека не спросил об Орешине.
Хозяин с благодарностью принял подарки, одобрительно поцокал языком, увидев банку с цейлонским чаем.
– Угощайтесь, угощайтесь, гости дорогие, – то и дело повторял Мирза. – Скоро подадут плов.
На мужской половине двора разделывали барана, в большом котле закипала вода. Мирза не мог, как в старые времена, встретить гостей богатым столом, выбрать лучшего барана; сейчас любой баран был лучшим, каждый кусок мяса – желанным.
Кавлис надолго задержал взгляд на потускневших глазах хозяина. Последний раз он видел Мирзу два года назад. Сейчас семья Назруллы так же бедствовала, похоже, ничего не изменилось ни в лучшую ни в худшую сторону, только взгляд хозяина стал более унылым.
После обеда Николай и Мирза уединились на террасе. Гость, не прибегая к дипломатии, в упор спросил:
– Поможешь, Мирза?
Взгляд Назруллы стал совсем безрадостным.
– Коля... Как хозяин я не имею права говорить тебе этих слов, но как глава семьи, в которой семеро детей, обязан. Не обижайся, но, принимая тебя и твоих друзей в своем доме, я рискую быть изгнанным из страны. И согласно нашим законам лишаюсь права убежища в другой мусульманской стране. Самое легкое наказание. Значит, искать прибежища в России. У меня родственники стали беженцами, о трех из них я не получал известий больше года. Может, их уже нет в живых. Здесь полно таджиков, которые скажут: «Мертвец не стоил того, чтобы над ним рыдали», но я не из таких.
Мирза немного помолчал:
– Раньше, Коля, я помог бы тебе по идейным соображениям, сейчас откажусь даже за деньги. Вот тебе результат двух лет: я опустился. Меня, как многих бедствующих таджиков, тянет сесть в поезд, где каждый вагон вмещает пассажиров в пять-шесть раз больше положенного, припрятать лепешки гашиша, трястись от страха при таможенном досмотре, провести наркотик в Россию, вернуться домой с деньгами. И стараться не думать, что в чью-то семью с приторным запахом гашиша вползает беда, не оправдываться перед самим собой, что твои дети и старые родители некоторое время будут нормально питаться.
Кавлис понял, что основная мысль Мирзы держится на слове совесть. Поспорить с совестью, сделать шаг и перейти грань. Потом еще один шаг, еще, и совесть надолго затихнет.
Между тем Назрулла продолжал:
– Меня часто посещают подобные мысли. Иногда я смотрю на своих детей и вижу в них как бы прикрытие: едет в поезде, где каждый второй везет наркотик, большая семья; смрад немытых тел заставляет натренированных на наркотик собак воротить нос, баулы с грязным тряпьем кишат паразитами. Одна собака в такой обстановке в силах обработать только десятую часть пассажиров, она устает, путается, повизгивая, поворачивается в сторону выхода. Один шанс из десяти... Понимаешь, Коля, я уже разрабатываю план. В жизни моей семьи не видно просвета. И никто не сможет помочь: ни ты, ни Безари, ни Юсуп, ни кто-либо другой. И я сам. Где-то слышал, что несколько семей собрались вместе на просторном дворе и выпили яд, все – женщины, старики, дети. Я не вправе осуждать их, может, они приняли верное решение.
