– Познакомься, Аня, с моими бойцами. Вот этого парня называют зябликом, – полушутливо представил он Алексея.
– Почему зябликом? – Она улыбнулась и протянула узкую ладошку, которая целиком скрылась в ладони «беркута».
Его называли по-разному: Птаха, Зяблик, Щегол, но в основном Пичугой, а когда брали банду Безари Расмона, таджики, помогавшие в проведении операции, прозвали его чалыкушу – маленькой кустарниковой птицей.
– Вообще-то я Ремез, – сообщил Алексей, сраженный наповал серыми глазами женщины. Неожиданно для самого себя он пустился в пространный рассказ, лишь бы подольше находиться рядом с Анной. И совершенно забыл, что продолжает держать ее руку в своей. Вернее, в тот момент для него это было вполне естественно.
– Ремез – это такая птичка, маленькая пичуга. Коричневато-серого цвета. Вот... Да, у нее еще есть широкая черная маска. Они, значит, вьют гнезда-рукавички. Сначала делают такой вот гамачок и окружают его камышовым пухом. Две недели строят, представляете? Вернее, самец строит, а самка откладывает яйца еще во время строительства. Потом она садится на кладку.
Женщина, не сдержавшись, рассмеялась. Ремез по-прежнему продолжал держать ее руку.
– А самец? – спросила она. – Что делает потом самец?
– Свистит.
Она снова засмеялась и слегка потянула свою руку.
Алексей еле слышно сказал «ой» и разжал ладонь.
– Просто удивительно, что вы все знаете о своей фамилии. Специально изучали?
– Пришлось. Еще в школе начали приставать: ты эстонец? Латыш?
– Да, к вам пристанешь! – Она в очередной раз оглядела могучую фигуру «беркута».
– Я русский, честное слово!
Орешин наблюдал за этой сценой с полуулыбкой на лице. Он видел растерянность на лице своего бойца и некоторую заинтересованность жены. Он, в прошлом сам «зеленый» солдат, все понимал и знал, что это мимолетно, пройдет и забудется. Однако в отношении Алексея он ошибся.
– Как же все-таки вас зовут? – спросила Анна.
– Алексей.
– Рада была познакомиться. – И она, кивнув на прощанье, взяла мужа под руку. Супруги направились к штабу части.
Сапрыкин стоял как оплеванный, на него жена командира даже не взглянула, не поздоровалась, хотя он рвался представиться ей первым.
Провожая командира и его жену глазами, Сапрыкин положил руку на плечо друга и многозначительно присвистнул:
– Так свистят самцы-ремезы?
Алексей ответил, только когда Орешины скрылись в дверях штаба. Он грозно сдвинул брови и шмыгнул носом.
– Когда-нибудь я тебе засвищу, Саня. В глаз.
* * *
Орешин за руку поздоровался с бойцами, хотя видел их сегодня на разводе и в казарме. Продавщица в это время выложила перед ними свитера и, ожидая окончательного решения, разглаживала их ладонью.
– Здравствуй, Леша, – Анна, как всегда, протянула ему руку. Потом поздоровалась с Сапрыкиным. – Красивые свитера... Это маме?
Сапрыкин объяснил по-деловому, тыча в каждый свитер пальцем:
– Вот этот моей маме. Это Лехиной. Эти мне и моему отцу. А вот эта кольчуга для Пичуги.
– Красивые. С символикой. Только вот для женщин я бы посоветовала взять другие. Хотите я помогу вам? – Она смотрела на Сапрыкина.
Вначале Алексей нахмурился от такого невнимания к собственной персоне. За три года они виделись десятки раз. Один раз он даже побывал в гостях у Орешиных: из однокомнатной квартиры они переезжали в двухкомнатную, и, конечно, без такого «шкафа», как Ремез, тут не обошлось. Он ворочал мебель, как настоящий медведь, умудрился в одиночку подтащить пианино к двери, правда, при этом исцарапал пол. И махнул рукой на замечание командира: «Вы же уезжаете отсюда». Потом на новоселье «раздавили» пару бутылок. Алексей, слегка захмелев, подумывал, что вот-вот должны включить музыку и он пригласит Аню на танец. Обнимет ее, вдохнет аромат ее волос... И тут же дал себе приказ: чтобы на его лице ничего не отразилось. Ничего! Он будет нежно держать Аню, его руки будут слегка подрагивать на ее талии, но на лице не дрогнет ни один мускул... Музыку так и не включили. Наоборот: какая-то сволочь на станции вообще отключила электричество. Алексей хотел потом пойти к дежурному электрику на подстанции и набить ему морду. Вечер был испорчен.
