Тощий в черном зашел за спину Ульянова и встал столбом, думая, что господин его не видит. Прекрасно его видел Владимир Ильич, спиной видел! Шутники, мать их. Нет, нужно уходить отсюда. Нужно очередную дырку в заборе искать.
– Господин хороший, проставились бы вином жертвам последней войны, – сказала тощенькая.
Она уже сидела на коленях у своего хахаля в попугайском наряде, который икнул и лениво пояснил:
– Сами мы не местные.
Владимир Ильич посмотрел на тощенькую с еще большим интересом. Вроде правильно говорит по-немецки, все нормально. Только выговор странно-рязанский. Отчетливо рязанский. Или эльзасский? Совсем запутала она Владимира Ильича, совсем смутила его взглядом зеленых ехидных глаз, игрой ямочек на щеках, странно, как на этих ввалившихся щеках еще и ямочки образовывались, а были ведь! Губы шевелятся, язычок высовывается. А этот, в черном, все сзади стоит, помалкивает.
«Вина им, что ли, купить, чтобы отвязались? – подумал Владимир Ильич. – Но, однако, как она соблазнительна! Что бы Саша сделал на моем месте, интересно?»
– А какого бы вина вы хотели, уважаемые? – спросил Владимир Ильич, решив потянуть время.
– Маркиза! – неожиданным басом грохнул из-за спины Владимира Ильича верзила в черном. – Маркиза! Какого бы мы с тобой вайна хотели сейчас дерябнуть, а?
– А какое нам господин хороший нальет, такого и дерябнем, – нагло глядя в глаза Владимиру Ильичу, ответствовала Маркиза. – Ну что, гражданин, угостишь даму «Агдамом» урожая 1917 года?
«Нет, не нравится она мне, – окончательно решил про себя Владимир Ильич, вздрогнув от слова «гражданин». – Наденька хоть и приелась, а все лучше, чем эта вобла сушеная. Да и наглая какая, откуда такие только берутся? «Агдаму» ей подавай! Мне и самому «Агдам» не по карману, только читать про него доводилось. Что уж о простом народе русском говорить? Этим французикам все легко достается, а нам, россиянам, – кукиш с маслом! Все с великими трудностями. Князья да графья только в России такие вина могут потреблять. Ну, ничего. Вот, когда свершится, когда лопнет терпение народное, когда рабочий схватит за руку колхозницу и сольется с ней в праведном гневе, вот тогда все «Агдамом» упьемся! Но этих подонков, – Владимир Ильич боязливо покосился на развязную троицу, – этих подонков тогда уже не будет. Истребим! Под корень вырвем! Поганым железом и каленой метлой... В землю вобьем, из-под земли достанем, четвертуем, останки закуем в кандалы и положим в Петропавловские казематы экскурсантам в назидание».
– Заказ делать будем или c’est que c’est? – раздраженным фальцетом пропел над ухом Владимира Ильича гарсон № 2[17].
– Нет, – с присущей ему в определенные поворотные моменты истории суровостью ответил Владимир Ильич. – Я – пас!
– Какой еще пас? – удивилась Маркиза. – Кому – «пас»? Ой, а вы за кого болеете? За «Спартак»? Или за «Зенит»? За неправильный ответ тут же урою. Ну?
– Пас, – промямлил Владимир Ильич.
– Вот я тебе сейчас дам – «пас», – угрожающе прошипел тот, что стоял слева и сзади. Он положил на плечо Владимиру Ильичу холодную, костлявую руку. – «Агдам» ставить будешь?
– Он будет, – ободряюще улыбнулся гарсону № 2 третий из компании, разодетый по-попугайски...
* * *
Доходяги-то они доходяги, прококаиненные, тощие, но так прилипли к Владимиру Ильичу, что оторваться от них он смог только в Финляндии. Взмок весь, ботинки разбил – еще бы – такой путь! Из Цюриха, из Швейцарии благословенной, в Германию, потом – сбросив с хвоста это мерзкое семя, для страховки – в нейтральную Швецию, и тут – глядь! – на фоне Стокгольма – снова за спиной знакомый, не в ногу, топот, снова эти мерзкие рожи. И снова – топот за спиной, мерзкие рожи по-прежнему в затылок Владимиру Ильичу дышат, «Агдама» требуют, инкубы. Вот только в Финляндии и отстали. Что им в Финляндии делать? Дураки-дураки, а знают, что в Финляндии сухой закон, что там даже Владимир Ильич не сможет им «Агдаму» купить.
Обматерили его на границе, Маркиза палец средний вверх выпятила – что за жест, удивился еще тогда Владимир Ильич, но, на всякий случай, запомнил (на пленумах пригодится), – повернулись инкубы и скрылись в растленной шведской толпе.
