– Вижу, – тихо ответил Леков.
– Когда солнце коснется во-о-он той скалы... – Марк махнул рукой в сторону и, если бы Леков не придержал его за талию, рухнул бы в пропасть. – Во-о-он той, – повторил он, обретя равновесие и с благодарностью посмотрев на Лекова. – Ты мне жизнь спас, – заметил он словно бы в скобках. – Во-о-он той, – затянул он в третий раз, и Леков снова собрался было схватить нового друга за полы пиджака и еще раз спасти ему жизнь, но Марк справился самостоятельно. – Вот, когда оно коснется...
– Я понял, понял, Марк. Что тогда будет?
– Тогда от скалы побежит тень и накроет мир. И Лукашина запоет. А мы – следом... То есть... Я сегодня не хотел, но для тебя... Ты парень настоящий. Я сегодня буду для тебя работать.
– А я – для тебя, – ответил Леков и прослезился. – Пошли они все. Сегодня для тебя, Марк, буду играть.
– Спасибо, друг, – прошептал Марк и крепко обнял Василия. – Спасибо. Никто мне таких слов никогда не говорил. Спасибо тебе. Пойдем, друг. Мы с тобой профессионалы. Мы должны на сцену выходить вовремя. В этом и заключается профессионализм. Тютелька в тютельку. Зритель не должен ждать. Надо зрителя уважать. Ты меня уважаешь?
– Уважаю, – сказал Леков.
– Вот. Ты меня уважаешь, я тебя уважаю... Ты – мой зритель, я – твой. Так что ни мне, ни тебе опаздывать никак нельзя. Логично?
– Да.
* * *
Представитель охраны вырос за спиной Бирмана, как всегда, неслышно и ниоткуда.
– Там к вам двое пришли, – слегка наклонившись к лысине администратора, равнодушным голосом сказал представитель.
– И что? – насторожился Бирман.
– Посмотрите – ваши, чи ни? Говорят – ваши. Тильки я их прежде тут не бачив...
– Кто еще там? – вскинулся Евграфов.
– Сейчас я гляну, – неожиданно для себя перейдя на мову, ответил Толик Бирман.
Он поднялся со стула, но было поздно. От прохода, прорезанного в зеленой стене живой изгороди, цепляясь друг за друга неверными руками, зигзагами пробирались к столу Марк и Леков. В том, что они оба пьяны до последнего предела, мог сомневаться только слепой.
«Этого еще не хватало, – подумал Бирман. – Марк, сволочь. Выходной устроил себе. И парня мне споил. Держался ведь все гастроли. Ох, чуял я недоброе...»
– Вот этот, что ли, твой революционер? – захохотав во все горло крикнул Евграфов. – Ну, хорош, хорош... И что он нам споет?
– Я спою, – промычал поравнявшийся с Евграфовым Леков. – Я вам такое спою... Любимую мою спою...
– Он споет, – подтвердил Марк. – Мы вместе сегодня работаем... Для вас!
Внимание всего застолья сконцентрировалось на странной парочке. Марка знали в лицо большинство из присутствующих, знали и шуточки его, давно работал Марк на сценах необъятной страны, по телевизору показывался частенько – в «Голубом огоньке», на концертах, приуроченных к Дню милиции или Восьмому марта, – в общем, солидным уже считался человеком одесский юморист Марк. А вот второй – черт его знает, что за тип? Но – с гитарой. Петь, должно быть, будет.
– Сейчас перед вами... – набрав в грудь воздуху сказал Марк, взгромоздясь на невысокую сцену, построенную в конце зала специально ради выступления бригады Бирмана, – перед вами, дорогие вы мои... Товарищи! – рявкнул он. – Сейчас... Короче говоря, выступит мой друг. Удивительный артист из Ленинграда...
Леков, пытающийся найти лесенку, ведущую на сцену, мыкался вокруг, как слепой котенок.
– Дай мне руку, друг! – важно сказал заметивший неудачные попытки Лекова Марк. – Дай руку, товарищ!
Сидящие за столом начали посмеиваться. Чего только этот Марк не придумает? Это, видно, какая-то новая реприза. По крайней мере, ни в «Огоньке», ни в День милиции Марк этого не показывал.
– Песня про революцию, – проникновенно, чуть слышно сказал одолевший наконец приступочек сцены Леков.
Он нервно дернул подбородком, закатил глаза. Сидящие за столом притихли. Может, это и не юмор вовсе? Про революцию... Ну, пусть будет про революцию.
Вот пуля просвистела, в грудь попала мне,
Но спасуся я на лихом коне,
Шашкою меня комиссар достал,
Кровью исходя, на коня я пал.
Эй, да конь мой вороной!
Эй, да обрез стальной!
Эй, да степной бурьян!
