– Дай телефончик этой Юли.
– С удовольствием. Записывай.
– Кто там еще образовался? – спросил Куйбышев, когда Ольга повесила трубку.
– Какая-то курва московская, – хмуро ответила Стадникова. – Позвоню, узнаю.
Юля оказалась, как быстро поняла Стадникова по голосу и интонациям девушки, вовсе не «курвой». Она была очень недовольна поведением Василька, сказала, что он приехал к ней без звонка, прямо с вокзала, объяснив свое появление тем, что его внезапно «пробило». Ну, пробило так пробило. Юля, давняя знакомая Кудрявцева и не последний человек в жизни московского андеграунда, пустила бедолагу переночевать, но среди ночи бедолага куда-то исчез, появился под утро в стельку пьяный с двумя бутылками водки, которые Юле пришлось выпить с ним на пару. Ольга не сомневалась, что именно так все и происходило. Уговаривать Василек умел, особенно женщин, что у него было, то было.
В конце концов, на второй день, Юля поняла, что времяпрепровождение, предложенное ее ленинградским гостем, может продолжаться довольно долго – денег у Лекова было более чем достаточно, деньги эти он Юле показывал и говорил, что проблем с выпивкой и едой не будет.
И действительно, он несколько раз бегал в магазин и приносил в избытке все самое дорогое из того, что можно было купить в московских гастрономах или на рынках.
Улучив момент, когда Леков находился в расслабленном и податливом состоянии, Юля вытащила у него из кармана пятьдесят рублей, взяла такси и поехала на Ленинградский вокзал. Там она купила билет на ночной поезд, вернулась, вручила его разомлевшему Васильку и, применив физическую силу, выставила засидевшегося, а точнее, залежавшегося гостя за дверь.
– Слушай, – спросил Царев, – а деньги-то она не свистнула?
– Нет, – ответила Стадникова. – Нет. Я женщин знаю. И Лекова знаю. Он уехал с деньгами.
– Так... Ихтиандр потряс над стаканом пустую бутылку.
– Кто пойдет?
– Я. – Царев встал. – Моя очередь.
– И где теперь его искать? – Ихтиандр мрачно покачал головой.
– На верхней полке.
Стадникова посмотрела на Царева с интересом. Степень угрюмости в голосе Куйбышева была столь высока, что более депрессивно, по ее мнению, уже ничей голос звучать не мог. Однако Цареву удалось побить рекорд своего друга. Шаркая ногами, он подошел к двери, ведущей на лестницу, замер, медленно повернулся к Стадниковой и совсем уже замогильно вымолвил:
– Позвони-ка этой твоей Юле.
– Так я же только что...
– Позвони, – неожиданным басом повторил Царев. В обычных условиях голос его имел баритональный диапазон, иногда даже переходил на тенор.
– А что сказать-то?
– Пусть узнает телефон ресторана на Ленинградском вокзале.
– Зачем? Куйбышев тяжело вздохнул.
– Ты, Витя, иди в магазин. А то совсем свихнешься. Какой, к черту, телефон ресторана?
– Любой. Администратора, директора, охраны... Любой телефон. Ты сам подумай, Игорь... Ты же его знаешь.
– Слушай! Точно! Куйбышев вскочил с табурета, едва не уронив его и неуклюже хлопнул себя руками по округлым бокам.
– Точно! Оля! Давай звони!
– О, Господи... Да ради Бога. Мне уже все равно.
– Тебе-то, может быть, и все равно, а нам вот с Царевым далеко не все равно. Это когда мы с Сулей встретимся без бабок – вот тогда нам уже будет все равно.
* * *
– Я вас слушаю.
– Простите, нам бы администратора...
– Я администратор. Что вы хотели?
– А нельзя ли кого-нибудь из официантов?
– А вы кто, собственно, будете?
– Мы, понимаете ли, из Ленинграда звоним...
– И дальше что?
– У нас пропал товарищ...
– А я здесь при чем?
– Понимаете, мы думаем, что он пошел в ресторан... Он, вообще, если честно, выпить любит... Думаем...
– Стоп, стоп, стоп. Это из Питера, что ли?
– Ну да, я же говорю...
– Ха... Ну, вы даете, ребята. И как он выглядел, товарищ ваш?
– Такой приличный. В синем костюме... Волосы светлые... Приличный такой, в общем. Ну, приличный...
– Приличный. Сейчас, минуту подождите. У нас таких приличных полный зал каждый вечер.
Куйбышев сделал большие глаза и поднял руку, требуя тишины, хотя ни Стадникова, ни Царев, который по-прежнему стоял возле входной двери, и без его предостережений боялись даже дыханием порвать тоненькую нить, которая, кажется, вела к исчезнувшему в столице Лекову.
