– Не скажи... Не скажи... Василий, тебе бы поучиться... Цены бы тебе не было. Ты отличный музыкант... Вернее, можешь стать отличным... У тебя школы нет. Школы не хватает...
– Да брось ты, – сказал Кудрявцев, снова придержав за спинку стул Отрадного, когда артист сделал еще одну попытку качнуться. – Брось. Всего ему хватает. Самобытное такое исполнение... Это же чистая энергия...
Леков поморщился. Девушка Наташа взвизгнула – пальцы Лекова расстегнули молнию на ее джинсах и теперь блуждали по резинке трусиков.
– Ненавижу это слово, – сказал Леков, быстро укусив девушку Наташу за ухо. – Энергия... Бред собачий. Никакой нет энергии... – Из уха девушки Наташи потекла кровь. – Бред, говорю, – повторил Леков, укусив девушку Наташу за другое ухо, которое она с удовольствием ему подставила.
Девушка Наташа закатила глаза. Отрадный, не услышав высказанных замечаний, продолжал:
– Школа... Это – главное. Это – выход на мировой уровень. Скоро все изменится.
– Уже меняется, – убежденно сказал Кудрявцев. – Горбачев пришел – теперь все будет круто меняться. Мне сказали люди, ну, ты, Сережа, в курсе...
– Да, да, – важно кивнул Отрадный.
– Ну вот, мне сказали, что Горбачев еще себя так покажет – мало не будет. Никому мало не будет. Все перевернет. Там, в ЦК, готовятся уже. Интриги плетут. Он не так прост, как кажется, Горбачев. Ему палец в рот не клади.
– Да ты что, Рома?!
Леков выдернул руку из джинсов обливающейся кровью девушки Наташи, поковырял пальцем в носу и снова запустил ладонь в расстегнутую ширинку своей пассии.
– Какая разница – Горбачев, не Горбачев?
– Ну, Василий, твои политические пристрастия нам известны.
– Не известны они вам!
Девушка Наташа начала медленно сползать с колен Лекова, когда его пальцы вонзились туда, где находилось самое святое, самое заветное. Девушка Наташа была девственницей.
– Да ладно, ладно...
Кудрявцев, наблюдая за манипуляциями Лекова, криво усмехнулся.
– Ты ведь на империи тащишься...
– Да? – встрепенулся Отрадный. – В самом деле? Леков встал, при этом девушка Наташа рухнула на пол и осталась лежать под столом, судорожно подергивая ногами и жалобно скуля.
– Пошли гулять, – сказал Леков. – А, товарищи мои? Пойдемте на улицу! Такая ночь клевая. – Он посмотрел на пустые водочные бутылки. – Все равно еще бежать. Пробздимся вместе... Я люблю Москву ночью. Особенно летом. Красота...
– А мне очень нравится Петербург, – начал Отрадный. Язык его заплетался, глаза за стеклами очков смотрели в разные стороны. – Вы, питерцы, вы не цените того, что имеете. Москва... Москва – это с-с-су-у-масшед-ший дом, – с видимым усилием закончил он фразу.
– Да ладно тебе, Сережа, – махнул рукой Леков и наклонился к копошащемуся под столом телу. – Слышь, девушка! Подъем! На прогулку!
Девушка Наташа вылезла из-под стола, провела обеими руками по длинным густым волосам и, краснея, оглядываясь на Кудрявцева и Отрадного, послушно побрела в прихожую.
– Как ты ее, однако... – Кудрявцев плотоядно улыбнулся. – Как ты ее окрутил. Без единого слова. Гипнотизер ты, Василий. Экстрасенс.
– Да перестань, Рома. Чего ты, в самом деле? Девчонка – что с нее возьмешь?..
Отрадный встал со стула, его качнуло вперед, и, если бы Кудрявцев в очередной раз не придержал его – на этот раз, за талию, – он рухнул бы прямо на стол.
– Слушай, Сережа, может быть, тебе отдохнуть? – спросил артиста Кудрявцев.
– Не-е! – Отрадный поводил перед носом Кудрявцева длинным пальцем. – Не-е... Я пойду гулять. Мне нужно поговорить с Васей. Я хочу его учить.
– Пошли, пошли. – Леков шагнул к прихожей. – Пошли, Рома. Меня сейчас учить будут. Пошли. Учиться... – как это?.. – никогда не поздно. И никогда не рано. Пошли.
* * *
– Смотрите, какие дома! Какая мощь! – говорил Леков, идя по ночному Кутузовскому проспекту. – А ты говоришь – «Горбачев»! – Он остановился и взял Кудрявцева за рукав. – Вот это – настоящее. Ужасное, отвратительное. Но – настоящее. Я все это ненавижу и, одновременно, люблю. Восхищаюсь! Вот она, советская музыка! Русская музыка!
Леков покрутил по сторонам головой и широкими шагами двинулся дальше по проспекту.
