– У меня есть… ощущение.
– Пф! Основанное на чем?
– Я знаю ее.
– Знаете… – Вулф по-прежнему хмурился, а губы его выпятились и снова втянулись, а потом еще раз. – Вы ясновидящая? Прорицательница? Какие специфические проявления ее характера вы наблюдали? Она что, выдергивает стулья из-под людей?
– Не кипятитесь! – осадила его Бесс Хаддлстон, хмурясь в ответ. – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я говорю, что знаю ее, вот и все. Ее глаза, ее голос, ее поведение…
– Понимаю. Выражаясь прямо, она вам не нравится. Она должна быть либо невероятно глупа, либо чрезвычайно умна, чтобы использовать для анонимных писем канцелярские принадлежности, за которые сама же отвечает. Вы подумали об этом?
– Конечно. Она умна.
– И, даже зная, что она сделала, вы продолжаете держать ее у себя на работе, в своем доме?
– Естественно. Думаете, если бы я уволила ее, это бы ее остановило?
– Нет. Но вы говорите, что считаете ее виновной, потому что знаете ее. Это означает, что вы знали ее неделю назад, месяц назад, год назад, знали, что она была человеком, способным на такого рода поступки. Тогда почему вы не избавились от нее раньше?
– Потому что я… – Бесс Хаддлстон заколебалась. – А какое это имеет значение? – спросила она.
– Для меня – огромное, мадам. Вы наняли меня, чтобы выявить источник анонимных писем. Сейчас я этим и занимаюсь. Я исследую вероятность того, что вы посылали их сами.
Ее глаза сверкнули.
– Сама? Но это бессмыслица!
– Тогда отвечайте, – невозмутимо повторил Вулф, – почему, зная о дурных наклонностях мисс Николс, вы ее не выгнали?
– Потому что она была мне нужна. Она лучшая помощница из всех, какие у меня работали. Ее идеи просто великолепны… Возьмите хотя бы Ушастого Карлика и Вечеринку Великанов… Это все она придумала. Скажу по секрету, некоторые из моих самых удачных затей…
– Понятно… Как давно она работает у вас?
– Три года.
– Ее жалованье соответствует ее заслугам?
– Да. Раньше – нет, но теперь да. Я плачу ей десять тысяч в год.
– Тогда зачем ей губить вас? Из простого упрямства? Или вы все же дали ей повод?
– У нее есть… вернее, она думает, что у нее есть повод для обиды.
– Какой?
– Дело в том, что… – Бесс Хаддлстон покачала головой. – Впрочем, не важно. Это личное. Это никак вам не поможет. Мне нужно лишь, чтобы вы отыскали источник анонимных писем и представили доказательства. Счет я оплачу.
– Иными словами, вы заплатите мне за то, что я докажу виновность мисс Николс?
– Вовсе нет. Любого, кто в этом повинен.
– Независимо от того, кто это?
– Конечно.
– Хотя лично вы уверены, что это мисс Николс.
– Нет, не уверена. Я только сказала, что я это чувствую. – Бесс Хаддлстон встала, взяла сумочку со стола Вулфа и поправила прическу. – Ну, мне пора. Вы сможете приехать ко мне сегодня вечером?
– Нет. Мистер…
– А когда вы сможете приехать?
– Никогда! К вам приедет мистер Гудвин… – Вулф оборвал себя. – Хотя нет. Раз уж вы обсуждали происшествие со своими домочадцами, я хотел бы их увидеть. Сперва девушек. Пришлите их сюда. Я освобожусь в шесть. Вы навязали мне грязное дело, и я хочу поскорее с ним покончить.
– Боже мой, – умиленно проговорила она, глядя на него хлопающими глазами, – с вами можно было бы устроить замечательную вечеринку! Если бы ее удалось запродать Кроутерсам, я смогла бы получить четыре тысячи… Только, похоже, если письма не прекратятся, скоро этих вечеринок будет не так уж много. Я позвоню девушкам.
– Вот телефон, – сказал я.
Она набрала номер, дала инструкции той, которую назвала Мариэллой, и поспешно удалилась.
Когда, проводив посетительницу до двери, я вернулся в кабинет, кресло Вулфа оказалось пустым. В этом не было ничего тревожного, так как стрелки часов показывали без одной минуты четыре и, следовательно, ему было пора подняться к своим орхидеям, но тут я буквально остолбенел, увидев Вулфа согнувшимся, сложившимся почти вдвое, с рукой, запущенной в корзину для мусора.
Он выпрямился.
– Вы не ушиблись? – заботливо осведомился я.
Проигнорировав вопрос, он придвинулся ближе к окну, чтобы рассмотреть предмет, который держал между большим и указательным пальцем. Я подошел, и он передал его мне. Это была фотокарточка девушки (на мой вкус – ничего особенного), обрезанная в форме шестигранника и размером с пятидесятицентовую монету.