— Ты и ты. — Мишка ткнул указательным пальцем в драчунов. — Выйти из строя!
Имя одного из них, все-таки, всплыло в памяти. Отец Михаил, при крещении осчастливил парня имечком Амфилохий, которое ученики Воинской школы почти сразу же переделали в кличку «Ложка». Имя второго так и не вплыло, но зато вспомнилось, что это младший брат урядника, подсказку дали внешнее сходство и такие же густые, спутанные волосы.
Мишка, «собирая внимание» глянул каждому из стоявших перед ним парней в глаза и заговорил скопированным у деда командирским голосом:
— Все вы знаете, что кроме братства во Христе, мы связаны еще и воинским братством. Братья не могут желать смерти друг другу, тем более, они не должны поднимать друг на друга оружие.
Это правило, со всевозможной строгостью, вбивалось наставниками в головы отроков с самого начала. Направленный на кого-нибудь, даже незаряженный, самострел, даже в шутку, даже случайно, служил поводом для строгого наказания.
— Вам всем это правило хорошо известно, но вы только что видели, как оно было нарушено ратниками Младшей стражи Амфилохием и… — Мишка повернулся к брату десятника и требовательно спросил: — Имя?
— Овен. — Отозвался парень.
— Я спрашиваю имя отрока Младшей стражи, а не собачью кличку! Доложить, как положено!
— Овен. — Упрямо набычившись повторил провинившийся, оправдывая свою кличку[2].
Ситуация была знакомой и обросшей, за месяцы муштры лесовиков, рецептами противодействия. Мишка выбрал из этих рецептов самый жесткий — Овен охнул, сквозь сжатые зубы, и слегка скособочился, получив по ребрам прикладом самострела.
— Имя!
— П… Пахом.
— Доложить, как положено!
— Младший урядник седьмого… Пахом сплюнул на землю кровью из разбитых губ — …седьмого десятка Младшей стражи Пахом.
— Младший урядник Пахомий, ратник Амфилохий, снять доспех!
Августовский денек был солнечным, ребята, упражнявшиеся на штурмовой полосе в кольчугах и шлемах только тем и спасались, что дул довольно свежий ветер. Мишка решил, что обдуваемые ветром потные тела остынут быстро, а вместе с телами остынут и страсти, поэтому, дождавшись, когда Пахом и Ложка стащат с себя поддоспешники, приказал им снять и насквозь мокрые рубахи.
Прошелся туда-сюда перед строем вглядываясь в лица и ничего, кроме интереса по поводу: «что это такое придумал боярич», не заметил.
«М-да, сэр, с первым набором было намного легче, удружила Нинея с личным составом. Хотя, с другой стороны, делать воинов из смирных, да послушных, — несомненно, жертвовать качеством. Но проблем…»
Заметив, наконец, что Пахом зябко повел плечами — контраст между жарким поддоспешником и обдуваемой летним ветерком потной кожей был слишком велик — Мишка решил, что должный эффект достигнут и заговорил снова:
— Из-за чего подрались?
В ответ — молчание.
— Отрок Амфилохий, из-за чего подрались? Отвечать!
— Я б его уже давно, если бы их не двое было…
«Понятно, конфликт притащен с собой из дома. Видимо, дрались уже не раз, но у Ложки не имелось старшего брата, который, в случае нужды приходил на помощь. А здесь старший брат Пахома оказался урядником, значит, Ложке рассчитывать на справедливость не приходилось, скорее наоборот, обиды продолжали накапливаться. Случай запущенный, слова о воинском братстве в одно ухо влетают, в другое вылетают».
— А ты, что скажешь? — Мишка посмотрел на Пахома. — Нечего на брата пялиться, своей головы нет?
— Эта гнида — Пахом снова сплюнул кровью — уже лет пять лишних на свете живет. Пора кончать.
«И таким мы даем в руки оружие? Ну уж нет! Говоришь, пора кончать? Вот сейчас и кончим, прямо здесь».
— Отрок Амфилохий, все еще хочешь убить Пахомия?
— Хочу! — Ложка тоже сплюнул кровью из разбитого рта. — И убью!
— А ты, Пахомий…
— Считай его уже покойником, боярич. — Перебил Мишку Пахом. — Дня не проживет, змей подколодный.
— Будь по-вашему. — Все взгляды тут же сошлись на Мишке, таких слов от него никто не ожидал. — Сейчас дам вам по кинжалу и можете друг друга резать, но запомните два моих условия: поединок — до смерти, а победителя я пристрелю. — Мишка обещающе повел туда — сюда заряженным самострелом. — За убийство отрока Младшей стражи — смерть!
