Впереди, в тридцати метрах петляет и чудом держится на извилистом серпантине старенькая «Тойота», расстояние стремительно сокращается – легковушка не предназначена для такой дороги. Я уже чувствую отчаяние водителя, лихо выкручивающего руль и пытающегося хотя бы удержаться на изрубленном временем асфальтовом полотне с ямами, засыпанными щебнем. Культовая ободранная «Тойота Королла» прыгает и трясется, вихляет из стороны в сторону, но сдает позиции. У нее нет шансов в этой гонке, и мне ни в коем случае нельзя отпускать человека за рулем иномарки. Предателя и шпиона, за которым Тайная Канцелярия гоняется вот уже все лето. Не разговаривать, живым не брать. Вот и весь вердикт.
Внизу, под холмами, по которым мы скачем в этой дикой погоне, стелется долина – пышная, ярко-зеленая, с безымянной речушкой, разрезающей землю, с раскиданными кустами, деревьями, остатками деревушек и оборванными линиями электропередач.
Я подбираюсь все ближе, неумолимо выигрываю метр за метром. «Королле» этот марафон не по зубам, она – спринтер на хорошей дороге, мой конек – длинные дистанции, и мне плевать, какая дорога подо мной.
Движок рычит, зло плюется, но не подводит. Этот звук напоминает мне рык голодного зверя, преследующего уже вымотавшуюся добычу.
На повороте «Тойота» допускает роковую ошибку – водитель позволяет мне вклиниться между ним и стеной холма. Мой борт вгрызается в его, отжимает влево – там, в паре метров, холм падает вниз отвесной стеной, усеянной торчащими плитами известняка, высотой более сотни метров. Там – гибель, там – бесславный конец. Я бросаю взгляд через стекло и вижу искаженное судорогой и страхом лицо мужчины; его треснувшие, погнутые очки съехали на лоб, редкие седые волосы торчат в разные стороны, все лицо мокрое – от усилий и волнения. Он встречается со мной взглядом и сразу понимает, что он больше не жилец.
А дальше он поступает неожиданно – закрывает глаза и отпускает руль старенькой «Тойоты». Миг – и машина летит вниз, гнется и сминается о торчащие камни, вертится как сумасшедшая, превращаясь в металлолом. Шансы выжить равны нулю.
Я останавливаюсь; покрышки, протестуя, визжат. Выхожу из машины и долго смотрю на груду металла внизу, у подножия холма, дымящуюся и уже совсем не похожую на автомобиль. Пыль медленно оседает на отвесный склон, искрится в выглянувшем из-за облака солнце.
– Покойся с миром, – бормочу я. Звучит кощунственно и недобро. Накатывает острое желание закурить.
– Эй, ты чего побледнел?
– Все нормально, – Ган отмахнулся от руки Натуралиста, – отдохнуть надо перед дорогой.
И он развернулся и побрел в каюту.
Лодку спустили на воду и привязали к бакштову рано утром. Там она и дожидалась команду, которая не торопилась спускаться на борт. Они все сейчас стояли на барже – ладные, крепкие, готовые отправиться в путь. Но Адмирал, провожающий их, медлил. Ему, привыкшему доверять интуиции, не нравилось многое: темные сгущающиеся тучи над головой, грозящие разразиться дождем, сырой туман, активный как никогда, бурлящий и переливающийся всеми оттенками серого. Даже слишком спокойное море вызывало тревогу. Но почему, Сергиенко объяснить не мог.
Первый помощник, Трофимов Сергей Евгеньевич, тоже выглядел мрачно. Немного по другим причинам – он так и не стал лучше относиться к Гану, недолюбливал его и считал его появление в общине Черноморья не случайным. Но это были лишь подозрения, домыслы, как назвал их Адмирал. Без доказательной базы. А погода – да фиг с ней, видели и похуже, подумаешь, дождик может пойти.
Натуралист был молчалив, глядел в пол. Переживал по поводу того, что они могут встретить на лайнере. Ладно бы – гору трупов, истлевшие тела несчастных, померших от болезней или голода, или монстров и мутантов, которые гибнут от пуль и ножей. А если там будет нечто, не поддающееся объяснению? Стоило соглашаться плыть? Он все равно бы отправился, чтобы узнать истину и понять: то ли бояться дальше, то ли бежать из колонии, то ли успокоиться и жить нормально.
Гану была незнакома большая часть команды. А представить их друг другу никто не спешил. Кроме первого помощника и Натуралиста, он никого не знал лично. Лица людей примелькались, вроде закрепились в памяти, но кто они, какую должность занимают, что из себя представляют, оставалось загадкой. Хорошо бы вызнать, на кого можно положиться, а от кого следует держаться подальше. Единственным человеком, который мог это прояснить, был Натуралист. Поэтому Ган улучил минутку и отвел его в сторону.
