Он деловито наблюдал, как Алымов сделал два глотка, потом отобрал фляжку, убрал ее и наконец представился:
— Аристархов, Аполлон Андреевич.
— Не может быть! — Борис вспомнил это имя, довоенные вернисажи, скандальные истории…
— Тот самый? — спросил он с интересом.
— Что значит — тот самый? — обиженно переспросил старик.
— Художник, скульптор…
— Ну допустим…
— Ордынцев, Борис Андреевич, а это Петр Алымов.
— Что ж, господа офицеры, — Аристархов встал и махнул рукой куда-то к скалам, — разрешите пригласить вас в мое скромное жилище.
Алымов был еще очень слаб, и Борис поддерживал его, когда они поднимались узенькой тропой наверх. Жилище Аристархова действительно было очень скромным, старик не рисовался. Это была маленькая глиняная хижина, крытая соломой, с двумя крошечными окошками. Внутри, однако, было тепло, и когда хозяин поставил самовар, хижина показалась Борису и вовсе прекрасной.
Под потолком были развешаны пучки сухих трав, наполнявших жилище живыми пряными запахами.
— А где же? — Борис обвел комнату взглядом в поисках мольберта и прочих профессиональных атрибутов. — Ведь вы художник?
— Мастерская у меня с другой стороны, — ответил старик, — а вообще я предпочитаю работать под открытым небом. Разумеется, когда позволяет погода.
Алымов окончательно пришел в себя после того, как художник напоил своих гостей горячим чаем, в который были добавлены душистые травы и щедрая порция адского напитка из фляги. Борис тоже отогрелся и отдохнул. Одежда просохла, чувствовал он себя комфортно, но где-то в глубине сердца застыла та самая холодная мгла, что надвигалась на него со дна моря, когда они плыли с Алымовым, связанные. Казалось, это черное облако сумело отобрать у него частицу жизни навсегда. Но некогда было прислушиваться к себе, ведь они еще не спаслись окончательно.
Неожиданно дверь хижины отворилась, и на пороге появилась свежая, как заря, девушка в простом крестьянском платье. Увидев незнакомых людей, она смутилась и отступила к дверям.
— Ой, Поля, ты не один… — Голос ее был чист, как горный ручей.
— Ничего, Лизанька, — успокоил ее старик, — эти люди отогреются и уйдут. Ты что-то хотела?
— Вот, Поленька, я ложку серебряную принесла, сделай мне браслетку с тем синим камушком!
— Сделаю, родная. Обожди маленько.
— Я попозже зайду. — Она метнулась к двери, встретив жесткий взгляд Бориса.
— Постой, постой, девочка! — резво поднялся Аристархов. — Не бойся, посиди здесь.
— А камушки дашь посмотреть?
— Иди сюда. — Он усадил ее в уголок и высыпал из лукошка блестящие разноцветные камушки.
Она по-детски захлопала в ладоши и засмеялась.
— Так и живете? — неприятно усмехнувшись, спросил Алымов. — Там, в городе, настоящая бойня, кровь, смерть, а у вас здесь рай, искусство, девушки красивые ходят…
— Оставьте девушку в покое! — резко проговорил старик и добавил тише: — Вы что, не поняли, что она блаженная? Они с матерью живут тут недалеко… после того как их выгнали из имения.
— Знакомое дело, — процедил Борис, — простите, мы не поняли. Разучились, знаете ли, за последнее время в девушках разбираться.
Они помолчали.
— Однако, — начал Борис, — вы не боитесь отпускать ее одну? Времена сейчас страшные…
— У кого поднимется рука обидеть блаженную? — высокопарно начал Аристархов, но Борис перебил его, вскочив на ноги:
— Господин художник, очнитесь! Перестаньте витать в эмпиреях! На дворе двадцатый год! Посадите ее под замок, хотя бы на то время, пока шляются здесь всякие красно-зеленые. Она слишком красива…
— Я понял, — пробормотал Аристархов.
— Вряд ли, — пожал плечами Борис, — но я вам советую быть более осторожным.
— Что вы собираетесь делать дальше? — спросил Аристархов.
— Спасаться, — вздохнул Борис, — нам нужна лодка.
— Вряд ли на лодке вы доберетесь до Керчи, — возразил старый художник.
— Но пеший путь на Туапсе был отрезан красными еще рано утром. — Борис вспомнил слова Саенко, чтобы они с Алымовым пробирались на французский миноносец «Сюркуф», и повторил: — Нам очень нужна лодка.
— Когда стемнеет, я провожу вас на берег и укажу рыбачью лодку, — пообещал Аристархов, — это все, что я могу для вас сделать.
