— Не для того я его из моря спас, чтобы ты, гнида, ему камнем голову размозжил, — произнес Борис.
— Ваше благоро-о-дие! — завыл Степка.
— Заткнись! — оборвал Борис.
Он вытащил ремень у пожилого и связал Степке ноги. Затем перекинул петлю ремня через ствол непонятного куста и туго прикрутил к нему руки.
— Тебя как звать-то? — неожиданно спросил он, брезгливо глядя в бегающие глазки, в которых появилась надежда: если бы хотели убить, не стали бы связывать.
— Степа! — икнул Степка.
— Вот что, Степан, я тебе рот заткну, чтобы ты не орал, — сказал Борис, нашарив в кармане мокрый носовой платок. — Когда кляп изо рта выплюнешь, то кричи, может, кто тебя развяжет. Либо же этот, — он кивнул на Силантия, — очухается, я его не сильно ударил.
Он туго скатал платок и засунул Степке в рот, потом отвернулся и выбросил в море винтовку Силантия, потому что собирался нести бесчувственного Алымова и на винтовку не было уже сил.
Он примерился и хотел взвалить друга на спину, как вдруг сверху послышались голоса — по дороге шел пеший отряд красноармейцев. Он беспокойно перевел глаза на связанного Степку и увидел, что тот уже почти выплюнул скомканный платок. Борис находился от него в десяти шагах, Степка знал, что огнестрельного оружия у него не было, а свои — вот они, наверху. Борис видел, как злорадно выкатил на него глаза Степка, как раскрыл рот, чтобы крикнуть:
— Тов…
Но в это самое время нож, брошенный Борисом, вонзился в его горло. Степка изумленно уставился на Бориса, не в силах осознать, что же случилось.
— Сам виноват, — тихо, почти про себя произнес Борис. — Не понимаете вы по-хорошему.
Отряд прошел, ничего не заметив. Борис подхватил Алымова и, не оглянувшись, пошел в другую сторону от проклятого города.
Дорога забирала вверх, а Борис шел вдоль берега, так что сверху его не могли видеть. Через полчаса такого продвижения Борис почувствовал, что силы покидают его — Алымов так и не пришел в сознание и был очень тяжел. Борис опустил его на каменистую землю и сел, чувствуя, что глаза закрываются. Наступила апатия.
— Нет, господин офицер, — раздался вдруг прямо над головой сухой и резкий голос, — спать вам сейчас нельзя. Не для того вы тащили на себе своего товарища, чтобы он умер на берегу.
Борис поднял тяжелые веки и увидел высокого худого старика с густой седовато-рыжей бородой, в странном длинном балахоне, заляпанном краской.
— Кто вы такой? — враждебно спросил Борис.
— Представления отложим на потом, — ответил старик, — а сейчас можете еще немного его пронести? Тут неподалеку есть весьма удобная пещера.
Действительно, пещера была близко. Борис осторожно положил Алымова на сухие водоросли в углу.
— Быстро собирайте плавник! — командовал старик. — Если в самое ближайшее время вы не согреетесь, то будет плохо.
Они вдвоем быстро собрали целую кучу выброшенных морем досок, палок, разнообразных обломков. Только сейчас Борис почувствовал, насколько он промерз в ледяной воде. Холод сковал все тело, по нему пробегала волна судорог, и зубы стучали.
Старик ловко, с одной спички, разжег костер и велел Борису раздеться догола и сесть возле огня. Сам он раздел бесчувственного Алымова и уложил его рядом с костром на своем балахоне, оставшись голым до пояса. Торс его был мускулистый, от всего тела веяло силой. Старик достал из кармана штанов фляжку и протянул Борису:
— Пейте!
Когда Борис припал к фляжке, обжигающая жидкость пронзила молнией пищевод и ударила в желудок. Борис задохнулся на мгновение, закашлялся, но почувствовал, что оживает.
— Греческая водка! — усмехнулся старик. — Раньше не пробовали?
— Пробовал, — усмехнулся в ответ Борис и вспомнил свое путешествие в Батум с греческими контрабандистами полгода назад.
Старик посмотрел на него одобрительно и произнес:
— Ну, за вас я теперь спокоен. Займемся вашим другом.
Они растирали Алымову руки и ноги, наконец тот застонал и открыл глаза. Старик поднес к его губам фляжку. Алымов закашлялся и подскочил как ужаленный.
— Где мы? — Глаза его остановились на Борисе.
— На суше, — пожал тот плечами, — на этом свете…
— Это хорошо, что вы очнулись, — заговорил старик, — выпейте еще.
