Она шептала ему что-то в жару и страсти, он отвечал, бродя пересохшими губами по ее телу. Никто из них не слышал слов другого, но чувствовал их всей кожей…
На следующий день уезжали все, кроме Бориса и Колзакова. Полковник Горецкий выполнил все, что было намечено, — то есть арестовал бывшего председателя большевистского подпольного комитета Макарова, и между делом еще успел расследовать убийство поручика Стасского. Раненый Макаров наутро чувствовал себя бодрее, и полковник распорядился погрузить его на подводу. Его товарищей — двух татар — так и не нашли, — те сумели удрать либо же прятались где-то у родственников.
Канонерка Сильверсвана была полностью разбита, нечего было и думать ее чинить. Поэтому капитан ехал вместе с Горецким в Севастополь за новым назначением. Немногочисленные матросы пока оставались на стрелке под командованием Колзакова.
Юлия Львовна тоже ехала в Севастополь. Борис оставил ее на рассвете спящую, и с тех пор они не сказали друг другу ни слова. Юлия Львовна была занята — сначала ухаживала за раненым Макаровым, потом долго разговаривала с хозяйкой.
К крыльцу подогнали две подводы, на одной сидел тот самый равнодушный медлительный татарин, что третьего дня привез полковника Горецкого с Саенко.
Положили на подводу немногочисленные вещи. Юлия Львовна первая подошла попрощаться.
— Прощайте, Борис Андреевич, — спокойно негромким голосом проговорила она.
Борис изумленно поднял на нее взгляд. Это все, что она способна ему сказать — холодное «прощайте»? Глаза ее смотрели на него приветливо, но отчужденно.
«Как ты можешь так со мной после того, что было вчера? — спрашивал его взгляд. — Или ты хочешь заставить меня думать, что ничего не было?»
«Было, — отвечал ее взгляд, — было, но все кончилось».
— Прощайте, — пробормотал Борис и взял ее руку, чтобы поцеловать, но перехватил недовольный взгляд Горецкого, страшно разозлился и отпустил руку Юлии Львовны.
— Прощайте, Николай Иванович, голубчик. — Юлия Львовна перекрестила Колзакова.
— Дай вам Бог счастья, — растрогался Колзаков.
Она заторопилась к подводе.
— Всего доброго, Борис Андреевич, — сказал Горецкий, рассеянно наблюдая за Юлией Львовной, которая легко оперлась на руку Сильверсвана и села на подводу.
— Еще встретимся, Крым тесный…
Борис кивнул Саенко и отвернулся. Татарин крикнул лошадям по-своему, и подводы тронулись.
— Что, Николай Иванович, самогону у вас не осталось? — неожиданно для себя спросил Борис.
— Да бросьте вы, поручик, — нахмурился Колзаков, — воевать надо, и так нас здесь мало.
— Скучно, — пожаловался Борис.
— Ничего, недельки через две сменят нас, в другое место воевать поедем. Спору нет, веселее, когда тут с нами Юлия Львовна жила, да ведь непорядок это.
— Непорядок, — вздохнул Борис, — в голове у меня непорядок от этой женщины. Вот скажите, Колзаков, — какой он был, этот поручик Богуславский, если такая женщина его столько лет забыть не может?
— Да как сказать, — смутился Колзаков, — вы уж не обижайтесь, а только поручик-то сильно на вас похож был. Высокий, волосы светлые… глаза опять же похожи, походка…
«Вот тебе и раз! — пронеслось в голове у Бориса. — Выдумала что-то про смерть, говорила, что хочет меня спасти, а оказывается, я просто был похож… И вчера ночью она любила не меня, а память свою…»
— Эх, Николай Иваныч! — Борис хлопнул Колзакова по плечу. — Пойдем, что ли, по красным постреляем, авось мне полегчает.
— И то дело! — откликнулся Колзаков. — Скоро пять часов, перестрелка начнется. А то выдумал — среди бела дня самогон пить…
Во второй половине апреля наступила теплая погода, которая дала возможность красным подвезти новые части и сконцентрировать войска на Чонгаре.
Генерал Слащов, по-прежнему отвечавший за оборону крымских перешейков, почувствовал исходящую от Чонгара угрозу и решил предупредить красных, атаковав их прежде, чем они соберут на Чонгаре мощный кулак, занять Чонгарский полуостров и создать буфер между Северной Таврией и Крымом. Такая операция должна была иметь и политическое значение: в это время шли мирные переговоры союзников с красными, и французы дали Врангелю понять, что необходимо показать силу Русской армии, и тогда красные пойдут на уступки.
