Черное и белое - страница 197
Эти признания я пишу в пять часов сорок минут утра, ибо в другое время я бы их написать не мог. За мной тянется хвост почтовых задолженностей, длиной приблизительно в три недели, так как я не ответил еще на множество писем того времени.
Пишущая машинка окружена стопками перепутанных машинописных рукописей, конвертов, книг, корректур и других бумаг. Те, что на столе уже не помещаются, громоздятся стопками на подоконниках. Передо мной, на полке – длинный ряд скоросшивателей с прошлогодней корреспонденцией. Оттуда выглядывают подзорная труба для наблюдения за кометой Когоутека, приобретенная в декабре прошлого года, китобойная шхуна, собственность моего сына, в последнее время судовладельца-любителя, а также множество других жизненно необходимых предметов. Одним словом, я подвергаюсь по сути фатальной бюрократизации, но вместо того, чтобы защищаться от нее, приняв на работу секретаря, как благоразумно советует известный специалист Мельхиор, я пишу письмо в «Przekrój».
Но прошу учесть, как бы работа секретаря выглядела у меня на практике. Я не получаю корреспонденцию мешками, а только от четырех до шести – это дневная порция. Может быть, лучше представить дело на конкретном примере вчерашнего дня. Я получил:
1) предварительную корректуру очередного романа от американского издателя;
2) часть перевода другого романа – для авторизации;
3) письмо от художника из Киева, который на четырех страницах анализирует мои книги и к этой критике присоединяет собственный перевод стихотворения, которое создал в «Кибериаде» так называемый Электрувер;
4) письмо из университета в Регенсбурге, куда я должен ехать в мае с лекцией;
5) письмо от редактора моих книг из США;
6) письмо от одного краковского логика, который объясняет мне, как в настоящее время логика относится к понятию противоречия в связи с изучением так называемых международных языков.
Поскольку типография как всегда ждет и как всегда у нее горит, сначала я взялся за корректуру, которая, впрочем, заключается только в проверке, нет ли в английском тексте каких-либо нонсенсов (книгу верстал компьютер – компьютеры тоже делают глупости). Корректуру прервали два телефонных звонка: из ГДР, куда меня приглашали на радиоинтервью (я отказал), и из Литературного издательства (Wydawnictwo Literackie), куда отправлюсь сегодня (с корректурой нового издания «Суммы технологии» и чтобы рассмотреть образцы обложек к серии произведений фантастики со всего мира, которые я выбираю, так называемые «сливки жанра»[272]). Затем я авторизировал перевод, написал четыре просроченных письма и рылся в бумагах на столе, чтобы найти необходимые заметки.
В перерывах же этих офисных работ я колотил выбивалкой покрывало с кровати, отдаваясь грустным размышлениям на тему замка в дверях, который собственноручно искромсал топором и ломиком тремя днями ранее, ибо замок заклинило, а теперь надо установить новый, что не очень просто сделать.
Кроме того, я выпил кофе, почесал брюхо собаке, выгнал одного вредного кота, вернувшись же в свою комнату, в течение минуты с грустью присматривался к рукописям нескольких новых вещей, придавленных массой других бумаг, рукописям, за которые не могу взяться уже два месяца. После чего опять начал читать английский перевод. Он оказался столь замечательным – может, это из-за моего недостаточного знания этого языка, но у меня было впечатление, что переводчик местами улучшил звучание оригинала, – что следовало бы ему об этом написать, только когда? В конце концов, я решил отправить благодарственную телеграмму.
С сухой, статистической стороны, дело выглядит так: неправда то, что печатают зарубежные издатели на обложках моих книг, будто бы тираж превысил восемь миллионов экземпляров (мне кажется, что дотянул только самое большее до шести), но зато в этом году появится перевод на двадцать восьмом языке. В этом году за границей уже были изданы четыре мои книги. Напечатают еще одиннадцать или двенадцать: в Венгрии, Японии, ГДР, ФРГ, Румынии, Швеции и других странах. Замечательно, но это и необыкновенно тяжелый труд.
