1. Прошу переслать это заявление мое ЦК для того, чтобы после сдирижировать его совместно.
2. ЦК может добавить в этом листке все, что ему угодно.
P. S. Разумеется, это заявление не должно быть известно Азову и тем, кто ему может о нем передать.
Последние строки Лопатин прочел сначала про себя, а потом вслух с нажимом в голосе и многозначительно поднял взгляд на Чернова:
— ...не должно быть известно Азову и тем, кто ему может о нем передать.
— Герман Александрович! — обиделся Чернов. — Я не скрываю своего полного доверия к Ивану Николаевичу и уважения к нему, как к героическому бойцу нашей партии... И хотя я уверен, что Бурцев, по крайней мере, заблуждается в отношении нашего товарища по борьбе, я... я...
— Я понял вас, товарищ, — доброжелательно прищурился Лопатин. — Иван Николаевич от нас с вами ничего об этом заявлении не узнает. — Он задумчиво прикусил губу и, помолчав с минуту, продолжал, будто принимал решение, в котором был еще и не совсем уверен: — А в отношении третейского суда... От него нам теперь не уйти. Лучше разобраться во всем нам самим, среди нас самих, без огласки... Ведь Бурцев грозит выдвинуть эти обвинения, а они не только в наш адрес, а в адрес всей партии, публично... через литературу. И сделает это — человек он упрямый. Опубликует письмо для начала в своем журнале «Былое»...
— Этого нельзя допустить! — взорвался Чернов. — Склока запачкает всю партию! Вы же понимаете, что это значит и для нас, и для всего русского революционного движения!
— Понимаю, товарищ. — Голос Лопатина был теперь категоричен, свидетельствуя, что старый революционер принял решение: — Я за то, чтобы третейский суд, которого требует Бурцев, состоялся.
— И это будет суд над самим Бурцевым, на котором Бурцев сам себе подпишет смертный приговор, — поставил точку Чернов.
Знал ли Владимир Львович Бурцев, на что шел, выступая против одного из самых авторитетнейших деятелей ПСР? Знал, но иначе поступить не мог.
С тех пор, как летом 1906 года он пришел к выводу, что Азеф или, как он именовал его — Азов является провокатором, целью жизни его стало разоблачение предателя.
В Париже к нему, как к редактору-издателю историко-революционного журнала «Былое», стекалось довольно значительное количество материалов, разоблачающих деятельность Департамента полиции и охранки. Оказалось, что и среди сотрудников полиции имеется немало желающих раскрыть ее тайны. Одни шли на это из убеждений, как Михаил Ефимович Бакай, другие готовы были сотрудничать с Бурцевым за деньги, требуя порою довольно значительные суммы, как, например, некий Донцов, сотрудник Виленского охранного отделения. Петербургская охранка, руководимая Герасимовым, тоже пыталась завязать с Бурцевым «игру», используя некоего Доброскока, своего сотрудника и матерого провокатора, носящего кличку Николай — Золотые Очки.
В очередной раз оказавшись в эмиграции (в Париже), Бурцев решил посвятить свою жизнь борьбе именно с провокаторами и за сравнительно короткий срок сумел разоблачить известного эсера-максималиста Кесинского, одного из убийц Судейкина, шлиссербуржца Стародворского, известного польского писателя Станислава Бржозовского и нескольких других агентов полиции. Бурцевым на основании получаемых им разными путями сведений был составлен довольно значительный список агентов-провокаторов. Неоценимую услугу в этом ему оказывал все тот же Бакай. Его сведения Бурцев тщательно проверял и перепроверял, и они всегда оказывались соответствующими действительности. Убедившись в искренности Бакая, Бурцев посоветовал ему осуществить наконец свою заветную менту — уйти со службы в Департаменте, что Бакай и сделал к концу 1906 года. Бакай настаивал на том, что в высшем руководстве ПСР есть агент-провокатор по имени Раскин. И когда Бурцев стал собирать сведения об этой таинственной фигуре, он вышел в конце концов на Азефа.
Почуяв опасность, Азеф постарался с помощью Герасимова нейтрализовать и Бурцева и Бакая. За обоими была установлена слежка. И в середине апреля 1907 года Бакая арестовали как раз тогда, когда по совету Бурцева он готовился к побегу из Петербурга в Финляндию. В тот же день был произведен налет на петербургскую редакцию журнала «Былое». Обыск, произведенный в ней, однако, не дал ничего, что позволило бы немедленно арестовать и Бурцева. Повторного появления жандармов опытный Владимир Львович дожидаться не стал и буквально под носом у филеров бежал за границу. Франция, Швейцария, Италия — таков был его маршрут прежде, чем он решил обосноваться на некоторое время в Финляндии. Именно тогда он и познакомился с Карлом Траубергом и поделился с ним своими мыслями относительно Азефа.
