Он спустился по лестнице в холл. Из кухни тянуло запахом свежесваренного кофе. Он на минуту задержался, пытаясь подготовиться к встрече с мачехой, хотя, в общем-то, не представлял, как вести себя с ней, что говорить.
— Глеб, дорогой мой, любимый! — бросилась к нему на шею Лена, осыпая поцелуями щеки, губы, глаза. — Я с тобой! Я здесь! Бедненький, золотой ты мой!..
Лицо у жены было мокрое от слез, рот пах кофе и сигаретой.
— Ты?.. Откуда? — проговорил ошарашенно Глеб. — А где Злата, Николай Николаевич, Вика?
— Я одна… Садись, садись, миленький, — схватила его за руку Лена, усадила рядом и не выпускала из своих ладоней его руки. — Господи, я как узнала — ужас! И почему я не была рядом в это время?
— Так где же все? — перебил Глеб её излияния.
— Злата Леонидовна вышла. А Вербицких я не видела… Понимаешь, утром позвонила Зинаида Савельевна, ну, жена генерала, говорит: «Сейчас приеду за тобой, собирайся»… У меня просто все оборвалось внутри, подумала: что-то случилось с тобой. А она — папа погиб… Приехала за мной с Калерией Изотовной и Родионом…
— Они здесь?
— Да здесь, здесь, у соседки… Очень хорошая женщина. — Лена замялась. — Понимаешь, они не захотели идти в этот дом. Ни в какую!
Глеб отлично понимал, почему мать и брат не желали переступить порог этого особняка. Гордость! Они всегда были такие, непримиримые…
Но то, что рядом самые близкие ему люди, как-то успокаивало. Тоска одиночества, которую он ощутил при пробуждении, рассеялась.
— Хорошо, что ты приехала, — сказал Глеб, чувствуя прилив нежности к жене.
Она прижалась к нему, всхлипнула.
— Я не дала тебя будить, — утирая слезы кулачком, словно ребёнок, сказала Лена. И вдруг ужаснулась: — Миленький, у тебя жуткий вид! Поешь, выпей кофе… Я приготовила…
— Какая еда! — скривился Глеб. — Кофе — ещё куда ни шло…
Только он пригубил обжигающий ароматный напиток, как послышался звук открываемой двери, быстрые шаги, и на пороге появилась Копылова. Заплаканная, в чёрной косынке на голове.
Зинаида Савельевна говорила какие-то слова сочувствия, соболезнования, и Глеб подумал, что к этому тоже надо привыкать.
— Мать с братом ждут тебя, — печально сказала Копылова. — Пойдём?
— Да, да, — суетливо поднялся Глеб, забыв про кофе.
— Эх, люди, люди! — вздохнула Зинаида Савельевна, непонятно на что сетуя.
У соседки, тёти Полины, в чисто прибранной и по-сельски жарко натопленной комнате Глеба встретила мать. Вся в чёрном, высокая, стройная не по своим годам, она молча поцеловала сына в лоб, камнем положив на его сердце слова:
— Остались мы, Глебушка, без отца…
И он понял, что она до сих пор любит его.
«Господи, сколько же вынесла страданий эта женщина при жизни бати, — подумал сын. — А вот надо же, приехала сразу».
Родион поднялся со стула какой-то неуклюжий, неловко обнял брата, похлопал по плечу, но ничего не сказал.
Они ни о чем не расспрашивали, вероятно, подробности уже узнали от тёти Полины. В деревне все все знают…
Родион подал брату знак выйти в другую комнату. Вышли.
— Это самое… — мялся Родион. — Когда похороны?
— Понятия не имею, — признался Глеб. — Она решает…
— Ясно, — кивнул брат, понимая, что она — это Злата Леонидовна. — Ну и ситуация, — почесал он затылок. — Здесь, что ли, похоронят?
— Тоже не знаю… Впрочем, скорее всего здесь.
— Та-ак, — протянул Родион. — Надо обмозговать… Да ты садись. — Он усадил брата, сел сам и о чем-то задумался.
Из другой комнаты доносился разговор женщин. Вернее, больше говорила хозяйка, тётя Полина.
— …Я так думаю, теперича Злате тут делать нечего. К деревне она не приспособленная… Да и в таком дому одной… На отоплении разоришься. Правда, к нам газ тянут, но когда это будет, бог знает… В городе жить легче. Удобства все, магазины… Говорят, у Семена Матвеевича в Средневолжске в нескольких сберкассах деньги лежат, да?
— Не интересовалась, — послышался усталый голос матери. — Все, что есть, — было его.
— Бедная Злата, — продолжала соседка, — дай бог ей в городе устроиться неплохо… И бабонькам нашим облегчение будет: детишек наконец пристроят.
— При чем здесь детишки? — спросила Зинаида Савельевна.
