Они слезли с мотоцикла, Глеб отметил про себя: машина скорой помощи, небольшой старенький автобус, рафик с надписью «Милиция», милицейский «уазик» и чёрная «Волга».
«Когда они все успели? — подумал он, замедляя шаг по мере приближения к чернеющей во льду рваной дыре, через которую уже было положено несколько толстых досок.
Человек шесть-семь стояли ближе всего к полынье, четверо из них — с погонами.
— Участковый инспектор лейтенант Зубарев! — откозырял привёзший Глеба и Надежду Егоровну милиционер плотному мужчине в папахе.
Тот кивнул и… шагнул к Ярцеву. Глеб даже не успел удивиться, как генерал Копылов — а это был он — положил ему руку на запястье, сжал и скорбно произнёс:
— Глеб… Как же так?..
Голос генерала дрогнул.
— Дайте побольше света! — скомандовал высокий мужчина в каракулевой шапке-пирожке. — Паша, подгони машину, — попросил он кого-то.
Тут только Глеб обратил внимание, что фары почти всех автомобилей направлены на полынью. Этот самый Паша бросился к «Волге», включил фары, завёл двигатель и направил свет на дыру во льду.
Вдруг из воды показалась голова, обтянутая сверкающим капюшоном, с маской для ныряния. Глеб понял, что это аквалангист. Тот помахал рукой и снова исчез. Люди двинулись ближе к полынье. Скоро из неё показались уже два аквалангиста. Молниями засверкала вспышка фотоблица.
У Глеба перехватило дыхание. Аквалангисты вытащили на доски его отца.
Слипшиеся мокрые волосы закрывали лицо Семена Матвеевича. На голове обнажилась круглая, неестественно белая плешь, которую он так тщательно маскировал при жизни.
Ноги у Глеба стали ватными, лоб покрылся испариной.
«Что это у него в руках?» — удивился он и, приглядевшись получше, увидел ружьё — любимый отцовский «Джейс Пэрдэй».
Семён Матвеевич намертво вцепился обеими руками за ствол.
У Глеба все поплыло перед глазами. Чьи-то руки поддержали его, повели прочь. Как сквозь вату, слышал он отдельные фразы:
— Ремень зацепился за ручку дверцы «уазика»…
— Какую ручку?
— Изнутри…
И женский голос: «Осторожно! Несите сюда, на брезент!»
Глеба усадили в салоне «скорой помощи». Что-то едкое, острое ударило в нос. Нашатырь…
— Дыши, парень, дыши, — сказал ему немолодой мужчина в белом халате. — Лучше станет.
Он не выходил из машины, когда приехал огромный кран, не видел, как при помощи его тащили из озера отцовский «уазик», который появился из воды вверх колёсами; как обнаружили машину на дне, так и зацепили тросами. Когда автомобиль коснулся берега, его перекосило от удара. Одна из задних дверц открылась, и на снег вывалилась туша лося.
Снова замелькала фотовспышка…
— …Пришёл в себя? — заботливо спросил Игнат Прохорович.
Глеб слабо кивнул и вылез из «скорой». Генерал тут же усадил его в «Волгу», где уже был на заднем сиденье один человек, и сам пристроился рядом. Машина тронулась. Возле водителя восседал высокий мужчина в каракулевой шапке. Он кинул на Глеба быстрый взгляд, но ничего не сказал.
— Где Николай Николаевич? — спросил вдруг Копылов.
— В батином доме, — ответил Глеб, удивляясь, откуда генералу известно про Вербицкого.
По дороге в машине ни слова не было сказано о происшествии. Речь зашла о том, что в этом году большие снега и по весне непременно случится паводок, который может натворить много неприятностей, и что в районе уже создана паводковая комиссия.
«Волга» подъехала к исполкому, следом за ней — милицейский «уазик» и мотоцикл участкового инспектора. Когда они зашли в здание, первым, кого увидел Глеб, был отцовский шофёр Рудик, сидевший на стуле в коридоре. При виде людей в милицейской форме он поднялся, теребя в руках папку.
Высокий мужчина в каракулевой шапке был прокурор района Кулик, а человек, сидевший рядом с Ярцевым в «Волге», — следователь прокуратуры района Голованов. На месте происшествия присутствовал также начальник Ольховского РОВДа Жихарев. Решено было провести допрос всех, кто мог сообщить что-либо о трагедии на озере. Вот почему и был вызван шофёр погибшего директора. Вербицкого тоже пригласили в исполком, все три комнаты которого заняли работники милиции и райпрокуратуры. Вика осталась дома, так как все ещё была в шоке и не могла говорить.
