— А вы что, милиционер? — поинтересовалась Катя.
Черная Рука задумалась и потерла палец о палец.
— Что-то типа того, — сказала она. — Я тоже слежу за порядком. Только без полосатой палки. Но машина у меня есть. Только вы ее испугали.
— А где машина? — внезапно оживился Саша. — Она большая?
Когда он слышал слово «машина», жизнь для него обретала смысл.
— Машина тут летала, — пояснила Черпая Рука. — Не могу сказать, что она очень большая, но что черпая и длинная — это точно. Но вы ее испугали, и она улетела. И теперь где-то тут бегает. Найдем.
— Ваша машина — это черная колбаса, из которой вы выскочили? — удивился Саша. — А где же большие колеса?
— Мальчик, я от тебя устала, — нервно сказала перчатка. — Много вопросов для первого знакомства. Кстати, ты обещал дать покрутить руль.
— Не выйдет, — грустно сказал Саша. — Я крокодила на стене нарисовал. Папа может не разрешить в воспитательных целях.
— Родители не дают крутить руль славному юному художнику? — Черная Рука изобразила благородный гнев. — Какая наглость! За это я их сейчас заморожу!
Глава пятая, в которой Черная Рука замораживает маму, папу, няню и муху, которая хотела сесть на лысину папы
Произнеся эти грозные слова, перчатка вскинула палец с пистолетом, но на этот раз из него вырвался не тонкий красный луч, а широкий белый.
— P-раз, и готово! — Черная Рука дунула в дуло пистолета. — Пошли крутить руль!..
Но Катя и Саша ничего не ответили, потому что они посмотрели сквозь стекло веранды в комнату и увидели такое, от чего обычные дети сразу прячутся в самый дальний шкаф или под самое толстое одеяло.
Они увидели, что их любимый папа сидит у горящего камина, но камин не горит. Вернее, он горит. Но его пламя застыло, и язычки огня не шевелятся.
Перед папой стоит телевизор, на котором застывший вратарь пытается в застывшем полете поймать застывший мяч.
У обеденного стола стоят мама и няня. Мама только что разрезала клубничный пирог, протянула его няне на пробу и тоже застыла. А няня как раз потянулась за пирогом, но так и заморозилась с протянутой рукой.
Эту удивительную картину дополняла большая дачная муха, которая собиралась приземлиться на папину лысину, между трех волосков, но так и застыла при выполнении этого сложного воздушного маневра.
— Они теперь как сосульки? — с ужасом спросил Саша, собираясь заплакать.
— Нет-нет, — Черная Рука посмотрела на детей и поняла, что переборщила и необходимы пояснения.
— Они не сосульки. И это не настоящий мороз, это… — перчатка задумалась, не зная, как объяснить попроще тот факт, что у детей оказались замороженные родители. — Это анабиоз.
Но дети продолжали неотрывно смотреть сквозь стекло в комнату. Они не знали слова «анабиоз» и просто смотрели на висящую в пространстве муху.
Перчатка взлетела и повисла в воздухе перед лицами детей.
— Ку-ку! — Она замахала всеми тремя пальцами. — Еще раз повторяю, что ваши родители в полном порядке. Более того, я думаю, что они счастливы, что временно не видят ваших капризов. Я просто в вашей комнате выключила время. Оно остановилось. Понятно?
Дети молчали.
— Да что с вами! — возмутилась Черная Рука. — Вы что, телевизор не смотрите? Если космонавты до какой-то планеты сто лет летят, их же нужно заморозить, чтобы они не постарели? Правильно? А то прилетит вместо бодрых посланцев человечества группа мрачных пенсионеров.
Черная Рука посмотрела на детей. Они пытались переварить услышанное.
— И сейчас я заморозила ваших родителей для того, чтобы они не мешали нам с Сашей крутить руль. Минут на десять. Понятно?
— Понятно… — выдавила из себя Катя. — А им не больно?
— Не больно, не больно. — Черная Рука любовно похлопала пистолет. — Тут последняя версия замораживателя стоит. Когда проснутся, даже не заметят, что спали. Только надо зубы почистить. Впрочем, их надо чистить всегда. Так мы идем?
Дети встали и наконец пошли к гаражу. Перчатка беззвучно летела за ними, с любопытством озираясь вокруг. Увидев машину, она даже подпрыгнула в воздухе.
— Отличный экземпляр, только я первая кручу, ладно?
Она со свистом влетела в открытое окно машины, понажимала на кнопки, подергала рычаги, а потом, обхватив руль, застыла в благоговейном восхищении.