— Золотко мое.
— Где он?
— Золотко… — Гай попытался произнести что-то еще, но не смог. Он бросил умоляющий взгляд на человека, стоявшего по другую сторону кровати.
Доктор Сапирштейн смотрел на Розмари сверху вниз. Кусочек кокосового ореха застрял в усах.
— Были осложнения, Розмари, но это никак не повлияет на последующие роды.
— Он…
— Умер, — закончил доктор.
Гай сжал ее руку, ободряюще улыбнулся.
— Вы лжете, — проговорила она. — Я вам не верю.
— Золотко, — успокаивал Гай.
— Он не умер. Вы забрали его. Вы лжете. Проклятые колдуны. Вы лжете! Лжете! Лжете!“
И она оказалась права. Ее Энди был жив.
Он находился в квартире Минни и Романа…
В противоположном конце комнаты, в большом эркере, стояла черная плетеная колыбелька. Черная. Вся черная: отделка из черной тафты, полы и оборки из черного нейлона. Медленно вращалось серебряное украшение на черной ленте, прикрепленное булавкой к черному пологу.
Умер? Но в тот самый миг, когда в голове пронеслась испугавшая ее мысль, жесткий нейлон затрепетал, серебряное украшение задрожало.
Он был там, внутри. В этой чудовищной и извращенной ведьминой колыбельке.
Серебряное украшение оказалось распятием, повешенным над головой. Обхватившая щиколотки Иисуса черная лента была завязана узлом.
Мысль о том, что ее ребенок, совершенно беспомощный, лежит среди всего этого ужаса и святотатства, вызвала у Розмари слезы, и вдруг ее охватило неудержимое желание бросить все, дать волю чувствам и разрыдаться, капитулировав перед лицом столь изощренного, неслыханного зла…
Милый Энди спал, такой маленький, розовощекий, завернутый в уютное одеяльце, в маленьких черных рукавичках, завязанных ленточками на запястьях. У него было на удивление много оранжево-рыжих волос. Шелковистые, они были аккуратно расчесаны. Энди! О Энди! Повернув нож острием в сторону, Розмари потянулась к нему, губки у малыша надулись, он открыл глаза и взглянул на нее. Глаза у него были золотисто-желтые, все золотисто-желтые, ни белков, ни радужной оболочки, золотисто-желтые глаза с вертикальными щелочками-зрачками.
Розмари смотрела на него.
А он смотрел на нее своим золотисто-желтым взглядом, который затем перевел на раскачивающееся вниз головой распятие.
Розмари взглянула на них, напряженно наблюдавших за ней, и, сжимая нож в руке, закричала:
— Что вы сделали с его глазами?
Они зашевелились и повернулись к Роману.
— У него глаза Его Отца, — сказал тот…
— Покачай Его, — предложил Роман, улыбаясь Розмари. Он толкнул колыбельку в ее сторону, придерживая за полог.
Розмари неподвижно стояла, глядя на него.
— Вы пытаетесь… заставить меня стать его матерью?
— А разве ты не Его мать? Ну же, покачай Его.
Она покорно сжала пальцами обмотанную черным ручку. Розмари посмотрела на малыша. Он наблюдал за ней. Теперь, когда она была подготовлена, глаза его уже не казались ей столь ужасными. Тогда ошеломила именно неожиданность. В каком-то смысле глаза были даже красивы.
— Какие у него ручки? — спросила Розмари, не переставая качать.
— Очень хорошенькие, — ответил Роман. — У Него есть ноготки, но очень маленькие, жемчужного цвета. Варежки нужны, чтобы Он не поцарапался, а не потому что на ручки неприятно смотреть.
Тишина заставила Розмари поднять глаза. Оки подходили с разных сторон, чтобы посмотреть на нее, останавливаясь на почтительном расстоянии.
— Слава Розмари, матери Адриана! — крикнул Роман.
— Это Эндрю, — поправила Розмари, — Эндрю Джон.
— Адриан Стивен, — настаивал Роман.
— Я понимаю, почему вам хотелось бы назвать его именно так, но сожалею, у вас ничего не выйдет. Его зовут Эндрю Джон. Это мой ребенок, а не ваш, и по такому поводу я даже спорить не собираюсь. То же самое относится и к одежде. Он не может все время носить черное.
Роман открыл было рот, но Минни, глядя прямо на него, громко сказала:
— Слава Эндрю. — А потом: — Слава Розмари, матери Эндрю и Слава Сатане.
Розмари пощекотала ребенку животик. А потом ухватила его за носик:
— Ты же умеешь улыбаться, а, Энди? Умеешь, крошка Энди со странными глазами, а ну-ка, улыбнись! Улыбнись мамочке, — Розмари постучала по серебряному украшению, и оно закачалось. — Всего одна улыбочка! Давай, Энди-крендель“.
