— Да что вы, барыня, мы сыночка вашего на третьей полке устроим, багаж оттуда на верхних полатях над окном умнем, а что помягче — на пол между полками уложим, я на них и улягусь, как на перину пуховую. Нам дело привычное. А вы на нижней лягете.
Так Шурик оказался на третьей, багажной полке, рассматривая близкий потолок вагона над собой.
Новосибирск уже проехали и, как сказал зажигавший свечи проводник, ночью будет Барабинск, на полпути между Новосибирском и Омском. А еще на полпути между ним и Уралом — Петропавловск. Но до Барабинска они так и не доехали…
Бывает, что во сне летаешь. Шурик летел, не ощутив страшного удара, сотрясшего весь вагон. И летел он на самом деле между полками и грохнулся на что-то мягкое, упругое. Этим мягким и упругим была толстая разговорчивая тетка, спавшая на чемоданах. Послышались испуганные голоса и стоны. Не все так легко отделались, как он. Убедившись в этом, его мама, переброшенная с одной нижней полки на другую, стала оказывать помощь священнику, менее удачно слетевшему со второй полки. В проходе между полками проковылял проводник:
— Крушение, господа пассажиры. Из вагона прошу не выходить. Тамбуры повреждены. Сам еле жив остался.
Для Шурика это было сигналом к восприятию приключения. Он выскользнул в тамбур. Дверь в него была открыта, а сам тамбур сжат гармошкой. Два пассажира, выходившие покурить, оказались зажатыми. Одного придавило, и он только стонал, другой громко взывал о помощи. Входную дверь в вагон покорежило и приоткрыло. Наружу вела узенькая щель, через которую не протиснуться человеку. Взрослому, конечно! А мальчишке? Не раздумывая, Шурик решил попробовать и, конечно, застрял, высунувшись наполовину.
Было темно, мелькали огоньки бегающих с фонарями людей.
— Глянь, гимназиста зажало. Эй, паря, ты живой или как? — послышался близкий голос.
— Жив я, жив! Помогите вылезти! — хотел крикнуть Шурик, но грудь так зажало, что получился слабый, нечленораздельный звук.
— Вроде пищит. Давай, братва, вытаскивать. Берись!
Мальчик почувствовал мертвую хватку крепких рук на плечах, под мышкой правой руки, высунутой вперед.
— А ну, дружно! Взяли! Подернем! Подернем! Сама пойдет! Сама пойдет! Авось не разорвем…
Послышался треск. Но разорвали не Шурика, а его форму реалиста. И ремень с пряжкой, а главное — сорвало пуговицы на брюках. Шурик стоял на перроне какой-то станции, которую поезд проезжал без остановки, и врезался в оставленные на его пути вагоны.
Придерживая руками спадающие штаны, мальчик спрыгнул с конца платформы и побежал вперед к паровозу, не обращая внимания на крики:
— Куда ты, паря? Врач тебя осмотрит.
То, что Шурик увидел, не поддается описанию. Паровоз серии ОВ, прозванный «овечкой», лежал на боку, скатившись с насыпи. Вместе с ним, тоже на боку, лежал почтовый вагон. Пассажирский был сцеплен с ним, видимо, непрочно, что и спасло Званцевых. Их вагон остался на рельсах со сморщенными тамбурами.
Оставленные на пути поезда товарные вагоны при ударе столкнули паровоз с рельс, заставив его съехать с насыпи, а сами откатились далеко вперед.
— А ну, паря, посвети, я прочту, что в инструкции написано, как крушение оформлять, — обратился к Шурику дядя с фонарем.
— Не могу. Штаны держать надо. Все пуговицы сорвало.
— Странное повреждение. Тогда прочти вот тут. Я посвечу.
В одной руке он держал фонарь, в другой — открытую книгу. И Шурик ночью, при тусклом свете фонаря, стал читать мелкий шрифт инструкции о документах, долженствующих быть составленными при крушении железнодорожного состава.
— Что ты тут делаешь, негодный мальчишка? — услышал Шурик взволнованный мамин голос.
— Он мне важные указания читал, мадам. Славный малый, — заступился за мальчика станционный начальник.
— Как читал? Он не может!
— А я ему фонарем посветил.
— Я вижу, мамочка! Теперь все вижу, — радостно возвестил Шурик, бросаясь к маме и обнимая ее обеими руками.
— Боже мой! Какая у тебя шишка, — говорила она, гладя сына по голове — Неужели видеть стал? Недаром батюшка с нами ехал. Это он мне помог через окно к тебе спуститься. На все Божья воля! Вернул он тебе зрение.
