Как оказалась, чертовы спецслужбисты следили за мной. С самого первого дня, когда в «Мун Уэе» застрелили китайца. Ничего умнее, как приставить ко мне «топтуна», в голову им не пришло. Майор уверял меня, что это обычный порядок работы со свидетелями. Мне кажется, он все-таки врал и в тот момент они меня подозревали. Не знаю в чем, но подозревали. Однако очень скоро подозревать перестали. Вечером того же дня они с некоторым удивлением обнаружили, что следят они за мной не одни, — есть конкуренты.
Сперва спецслужбисты удивились. Затем заинтересовались. Навели справки у «соседей». Ни милиция, ни расплодившиеся нынче комитеты «топтунов» конкурентов за своих не признали и уверяли, что слежку за мной не организовывали. После того как на Невском я угодил в руки Диминых головорезов, эфэсбэшники взялись за следопытов-конкурентов плотно, и то, что им удалось выяснить, мигом представило всю историю с убийством китайца в совершенно ином свете.
Первый же из «топтунов», взятый ими «в разработку», вывел их на Анжелику. А уж стоило им потянуть за эту ниточку, как клубочек начал сам собою раскручиваться — да как интересно!
Очень быстро они выяснили, что канувшая в небытие и вроде бы даже похороненная где-то в Тибете аспирантка профессора Толкунова развернула в городе на редкость активную деятельность. С помощью Дэна привезла в Петербург Ли, отыскала архив Кострюкова, а чтобы не впутывать в грязную историю непосредственно генконсульство, попутно наняла на черновую работенку Димину команду головорезов. И параллельно со всем этим сама активно занималась поисками алмаза Шань-бао.
Правда, чем больше людей участвовало в поисках бриллианта, тем теснее становилось сплетавшимся между собою амбициям и интересам. Ли не желал передавать алмаз властям, на чем настаивало консульство. Дима, разумеется, не желал удовольствоваться ролью простого исполнителя и попросил долю. Дэн не доверял ни Ли, ни Диме, ни Анжелике. И кровь полилась рекой.
Впрочем, даже при таком раскладе Анжелика провела всю партию безупречно. Она настолько виртуозно вертела попавшими в ее сети мужчинами и сталкивала их время от времени лбами, что лично я не сомневаюсь — алмаз все равно достался бы ей. Ей одной. Если бы не маленькая — малюсенькая! — ошибочка.
В тот момент, когда, перебрав лишку в клубе «Мун Уэй», она, сама нетвердо понимая зачем, подсела за мой столик, — все пошло наперекосяк. Я был лишним в ее виртуозно разработанном плане, и план рассыпался, как карточный домик. Лишний повод задуматься о вреде алкоголя и случайных знакомств.
Ошарашенные масштабами вскрывшейся интриги, коллеги Борисова приняли решение накрывать всю цепочку одним махом. Тем утром у меня дома, прихлебывая кофеек, майор одну за другой показывал мне фотографии. Ирка-студентка — молоденькая, коротко стриженная, хорошенькая. Она же с профессором Толкуновым — судя по всему, где-то в гостях. Еще раз она — перед отбытием в Китай за материалами для диссертации.
Дальше шли фотографии посвежее и поинтереснее. Она и Дэн. Она и Дима в той самой квартире, где я очнулся привязанным к стулу. Она с полным равнодушием во взгляде наблюдает за тем, как меня, шарахнутого дубинкой по затылку, впихивают в Димин джип. Наконец, она, одергивая плащик, выходит из моей парадной.
Последние несколько фотографий были сделаны явно телеобъективом — с большого расстояния и из укрытия. Однако главное на них было видно: я влип, и влип серьезно. Как можно было ей поверить? Не знаю… Как можно было всерьез слушать все то, что она мне говорила? Вспоминая ту единственную ночь, проведенную с ней, я видел — вела она себя прямолинейно как бульдозер. Пришла узнать, что именно мне известно о Шань-бао, — и узнала. Вот и все. Но, в конце концов, надо же хоть кому-то в жизни верить? Я и поверил. И от этого было мне в то утро стыдно и неловко — я чувствовал, как краснеют мои уши, и, поджимая пальцы ног в домашних тапочках, не знал, что сказать майору.
В принципе, уже приглашая меня в свою спецбольницу, майор знал почти все и об убийстве Ли Гоу-чженя, и о поисках бриллианта. Потому-то так элегантно и подвел меня к разговору о Толкунове, поэтому-то и не очень расстроился, что Леха Молчанов ничегошеньки ему перед смертью не сказал. Не знал Борисов только одного — где именно спрятан сейчас алмаз Шань-бао. А я к тому времени уже знал. И, как и подобает законопослушному гражданину, все ему выложил. На блюдечке с голубой каемочкой.
