. Без проб нет достижений, без эксперимента нет творца, без поиска – нет решения.
По своему характеру Черчилль не любил рутину, ценя достижения, борьбу и выход за привычные рамки. Ему импонировала разносторонность и необычность, оказывая влияние и формируя круг его общения. В его окружении было много своенравных людей, вызывавших противоречивые суждения о себе со стороны своих коллег. Но одно имя стоит особняком. Пришло время рассказать об одной из самых загадочных фигур Британии первой трети прошлого столетия: о полковнике Томасе Эдварде Шоу, больше известном как Лоуренс Аравийский (1888–1935).
Впервые Черчилль встретился с Лоуренсом на мирной конференции весной 1919 года. Встреча оставила мало оснований для продолжения общения. Черчилль слышал, что Лоуренс отказался на официальной церемонии получить награду от короля. Щепетильный в подобных вопросах, он заклеймил поведение полковника как «акт чудовищной политической демонстрации», сочтя его «крайне ошибочным, несправедливым по отношению к Георгу V как джентльмену и неуважительным – как к королю»[154]. Только потом он узнает, что отказ, хотя и имел место, на самом деле был озвучен не на официальной церемонии, а в личной беседе с монархом. Но Черчилль уже огласил свой вердикт, правда, не задев высказыванием своего собеседника. В итоге эпизод с отказом от почетной награды заставил нашего героя заинтересоваться и личностью Лоуренса, и тем, что произошло в годы мировой войны на Ближнем Востоке.
Черчилля привлекало в Лоуренсе не только его прекрасное знание сложнейшего ближневосточного региона, но сама «необыкновенная личность, обладающая безмерным потенциалом и огромной силой воли». «В любой ситуации, сколь бы критической она ни была, этому человеку удавалось найти выход, – восхищался У. С. Ч. – В самых сложных обстоятельствах он всегда приходил на выручку – и не было в целом мире более надежного и верного помощника». Как и многие, Черчилль попал под обаяние «благородного величия, которое всегда отличало натуру» этой неординарной фигуры[155]. «Господь не смог бы создать личность, которая понравилась бы Уинстону Черчиллю больше», – считает исследователь жизни нашего героя Ричард Лэнгвортс[156].
По мнению британского политика, Лоуренс был «отмечен печатью гения», «хотя природа его гениальности оставалась непостижима»[157]. Черчилль восхищался разносторонностью Лоуренса, который «обладал неисчислимым количеством граней», который «владел мастер-ключом» от «самых разных сокровищниц». «Лоуренс был ученым и солдатом, археологом и командиром, механиком и философом. Очарование и радость от знакомства с ним, щедрое величие его натуры еще ярче выделялись на фоне темного житейского опыта и мудрости»[158].
Уважение было взаимным. Лоуренс отмечал храбрость Черчилля, заявляя, что в нем ее столько, что «хватит на шестерых». Кроме того, он выделил в политике «чувство юмора, проницательность, самоуверенность и расчетливость, насколько расчетливым может быть государственный деятель»[159].
В январе 1919 года Черчилль возглавил Министерство по делам колоний. Учитывая активные «брожения» на Ближнем Востоке, он решил создать отдельный департамент, отвечающий за неспокойный регион. Ядро нового структурного подразделения сформировали опытные сотрудники из Министерства по делам Индии, которые во время Первой мировой войны работали в Ираке и Палестине. Главной же звездой департамента стал Лоуренс Аравийский, прекрасно разбиравшийся в сложных хитросплетениях ближневосточных проблем и способный, по словам пригласившего его министра, «сделать свои личные качества, свою мощную волю и свои знания вкладом в общее дело». Многие думали, что Черчиллю не удастся уговорить свободолюбивого полковника войти в состав министерства. Но они ошибались. «Лоуренс нашел в себе силы стать – не побоюсь этого слова – скучным чиновником, – вспоминал Черчилль. – Его усилия не пропали даром. Его цель была достигнута»[160].
Черчилль был не единственной стороной, оставившей реминисценции об этом периоде. Сохранилось также мнение и самого Лоуренса, признававшегося, что у него был «план действий и знания», а у его патрона – «воображение и смелость их реализовать», а также прекрасная осведомленность о «политической процедуре»
