Вершко в горячке погони вдруг вспомнил о небесной подковке, которую ночью засунул себе в правый сапог, и как-то само собой попросилось: «Подковка, подковка, помоги догнать воров!»
Через четверть часа бешеной скачки кони стали задыхаться. Расстояние, сократившееся до меньше, чем шагов двести, казалось, уже не преодолеть.
— То-овсь! На ры-ысь! — скомандовал Вершко, понимая, что кони впереди тоже не железные. — Следить! — отряд перешёл на скорую рысь, жадно впиваясь взглядом в спины уходящих беглецов.
— Далеко не уйдём! — рыкнул сакс, так же как и погоня, сбавляя скок серой кобылы. — Укрыться надо! God demet!..
— В лес! — отозвался царьгородец, мотнув головой к ближайшему от дороги языку леса…
В это время княжьи стали дружно прямо с сёдел натягивать луки.
Вершко, видя разворот беглецов в сторону леса, понял, что случай зацепить из лука будет только один и только сейчас.
В миг он скатился с коня, снарядил и мощно натянул тетиву. Запал от скачки слился с его недюжинной силой, а гулкие стуки сердца, казалось, замерли на вздохе. Он видел цель как свою ладонь. Ноги срослись с землёй. Не дрогнула твёрдая рука. Мгновение стало вечностью.
Расстояние до цели сейчас было уже шагов двести пятьдесят, и она, удаляясь через лужок, поворачивала влево, подставляя бок. Его люди рысили вперёд, целили с шаткой опоры — хоть что говори про меткость степных всадников-лучников, ничто не заменит добрый увесистый лук и крепкие ноги, стоящие на Матушке-Земле, для точности стрельбы.
Предощутил — «Попал!». И выпустил стрелу.
Стрела, как Божья кара, взмыла вверх, загудела на свободе свою древнюю песню, будто она — толстая медная струна, и только петь её учили; медленно повернулась вокруг оси, невидно трепеща красным пером, и посмотрела, наконец, вниз острым своим бронебойным клювом на жертву у самой кромки леса.
Чхаг!! Коротко и жутко сбило кадык у сакса. Упав с лошади, он захрипел, забился и заизвивался как рыба, выдернутая на берег. Хватаясь за горло руками, он в ужасе не мог понять, чем дышать и как жить, бил землю ногами и хлебал свою кровь.
Царегородец верхом припустил сильнее, и за ним — серая кобыла налегке, не останавливаясь, ускакали в негустой, светлый лес и далее, далее, спасаясь, без разбору дороги.
Погоня возликовала единым голосом, окружая добычу, гогоча и поглядывая на старшину. Прытко, изловив старшинского коня, скакал к герою дня.
Сам герой дня застыл, выставив левую ногу вперёд и отклонивши корпус назад, лук приопущен, правая рука на отлёте, поднявши подбородок, всё ещё держа в уме удачный выстрел.
Прытко дал коня. Старшина тряхнул головой и одним махом вскочил в седло. Как будто не было усталости караульной ночи, целого спекотного дня и изматывающей скачки. Поехал к отряду.
Саксонский полумонах уже нашёл положение на карачках, в котором мог не задыхаться. Звериная сила, кипевшая в сердце, могла бы поднять его в битву, но проясняющийся от боли и неожиданности рассудок приказывал выжить. И он, зажимая окровавленными руками порванную трахею, сипел и старался просто дышать.
— Попаỹся, ворог!
— От гэто стрельнув так стрельнув! Хто такое бачыỹ?
— А ведь мог и уйти!
— А зацепив то як, за самый кадык, и жывы!
— Зачепиỹ знатно, на самом краю леса, а то мог бы и уйти!
— У нашего старшины цэплялка добрая! — тут весь отряд заржал в знак великого согласия.
— Так известно — у него чеплялки хорошие, хоть правая, хоть левая, как зацепит — рад не будешь! Как он его — за горло! Схватил за полверсты за горло, за самый кадык! и на-а об землю! — крутил глазами могучий Брыва, пот слетал с его усов.
— Старшой — «Чепляло»!
— Да, верно, чепела — ухват, ухватил и готово! Га-га-га!
— Чэпель! Чэпель!! — поднял на голос подходящее новое слово сияющий прямо-таки от гордости Горобей, победно тряся в небо указательным перстом.
— Га-га-га, Чэпель! — смеялись другие.
— Чэпель! — разнеслось по округе новое понятное и очень точное прозвище. Осенило бойцов подходящее слово, подходящее под характер старшинский, не дающий никому спуску, под его ухватку воинскую — точную и жёсткую, под цепкие руки, под всё замечающий верный глаз, под въедливый, дотошный ум.
