Я вернулся в номер.
Вероятно, что-то было написано у меня на лице, потому что Пухальский спросил:
— Что это с вами? Вы сияете, как блин на сковородке.
Я снова был на работе.
— С девчонкой на бульваре перемигнулся. Может, встречусь вечерком, — проинформировал его я. — Вы как по этой части?
— Я? Да так… А вчера?
— Все было о’кэй! Вы женаты?
— Имею супругу и двоих детей. Но, как в том анекдоте, знаете… — Он рассказал “солдатский” анекдот.
Я посмеялся.
— Завтракать?
— Сейчас пойдем. Подождите минутку, — сказал Пухальский.
— А что?
— Мне позвонить надо.
— В коридоре есть телефон.
— В коридоре? Нет, я спущусь и позвоню из автомата.
— Как раз по пути.
— Нет, вы подождите меня здесь. Я через минуту вернусь.
— Зачем же вам подниматься?
— Ничего, я быстро. Подождете? Я пожал плечами.
— Валяйте. Он вышел.
Кажется, это было что-то вроде моего “почтового ящика” на бульваре. Поэтому я пристроился у окна за занавеской и стал ждать, когда Пухальский выйдет из подъезда. Но он пересек улицу и действительно сунулся в телефонную будку. Значит, не хотел, чтобы я что-то услышал. Ладно… Он вернулся, в отличие от меня, озабоченным.
— Все в порядке?
— Что? Нет, не совсем в порядке, — произнес он рассеянно. — Слушайте, у меня к вам есть деловое предложение. Так, пустяк. Вы ведь, кажется, нуждаетесь в деньгах?
— Еще как! — сказал я быстро. Но спрашивать ничего не стал.
— Пошли в кафе, — решил Пухальский.
Мы выбрались на улицу. Светлое и жаркое утро превращалось в день. Возле “Флотского универмага” стояла очередь. Проехала поливальная машина. Мы обогнали группу туристов, которые, озираясь, шествовали по старой мощеной улице. Они высоко поднимали ноги, чтобы не сбить туфли о булыжники, и говорили по-французски. Пухальский окинул их внимательным взглядом.
— Неплохо одеваются, черти! А? Европа! — закричал я.
— Тише, — сказал Пухальский.
— Так они ж по-русски ни бум-бум… Пойдем туда, где вчера сидели?
— Там яичницы не подают. А я привык утром кушать яйца. Очень полезно, так англичане кушают.
— Так они вроде едят всмятку? И вообще они пробавляются утром овсяной кашей, если не ошибаюсь?
— Вы много читаете, Боря, — сказал Пухальский. — Мне это в вас нравится.
Я чувствовал, что он еще не решил окончательно: стоит ли связываться со мной насчет этого “делового предложения”. Но, вероятно, что-то случилось. Отказал винтик в налаженной машине, и выбирать не приходилось. Это был мой козырь. Но и переигрывать мне нельзя. Чем проще, тем лучше.
— Читаю от скуки. Иногда. А вообще предпочитаю книгам жизнь. И терпеть не могу “книжных червей”.
— Книги бывают интересней жизни, — туманно сказал Пухальский.
— Ха! Так это смотря какая жизнь! — понес я. — Я о чем говорю: чтоб можно было выпить и закусить. Понятно, надеюсь? Девочки меня любят. Не обижаюсь. У меня в Москве есть костюм американский в полоску. Я иду: каждый мускул напряжен, руки-ноги стальные, в зубах — хорошая сигарета, а в глазах черти прыгают. Ну, знаете, это: “Ты мне скажешь тихо: “Добрый вечер”, я отвечу: “Добрый вечер, мисс”… — “откровенничал” я. Потом сразу замолчал, как бы спохватившись: не наговорил ли я лишнего?
Мы свернули за угол.
— Что ж! — сказал Пухальский. — Нам сюда, Боря.
Это было милое кафе в современном национальном духе: уютный интерьер со стенами “под дерево”, гравюры, висячие светильники. “Там, где чисто, светло”. Я вспомнил старика из этого рассказа. Он каждый вечер сидел один допоздна в таком вот, наверное, кафе. И пил. Ему было некуда уйти от самого себя. “А ведь Пухальский тоже одинок, — подумал я. — Характер, занятия…” Мы облюбовали столик, сели, и некоторое время я молчал. Потом спросил, узнал ли Пухальский о мебели для профессора.
— Сделаем, — коротко бросил он.
— А договорились?
— Договорился.
Значит, он с кем-то говорил по телефону. Или встречался. Потому что на фабрике он со вчерашнего дня быть не мог: у них “пятидневка”.
— Дорого?
— С побочными расходами четыреста пятьдесят. Тому дать, другому. Потянет ваш профессор?
— А чего ж! У него учебник недавно вышел, тугрики должны быть. Так что пребольшое спасибо вам!
“Где может быть Войтин?” — продолжал мучиться я.
