Я сунул руки в карманы, засвистел и двинулся с площади. “Попрошу Валдманиса навести ряд справок, — думал я. — Например, как часто меняются шоферы на радзутской линии? Кто работал третьего и пятого? Может, они запомнили кого-нибудь, кто ездил в эти дни сюда и обратно…”
Когда я вернулся в гостиницу, Пухальского в номере не было. Странно. Он же умылся и расположился на кровати с явным намерением подремать. Дела? Или решил поехать на море? Любопытно все это.
Я расстегнул рубашку, закурил. “Подобью бабки”, — решил я. Но как раз в этот момент открылась дверь, и в комнату заглянул Виленкин. “Извините! — сказал он. — Ошибся номером”. И захлопнул дверь. Поэтому я застегнулся, скатился по лестнице вниз и вышел на улицу. Проходя мимо Виленкина, разглядывающего обложки журналов в витрине киоска, я замедлил шаги.
Он негромко сказал мне в спину:
— Суркин сидит в горотделе. Сам пришел. Валдманис допросил его и послал за вами.
“Ай да Суркин! — думал я по дороге. — Значит, третьего числа он весь день был на работе. Пятого он был дома. И еще кастет…” Через пятнадцать минут я сидел в знакомой комнате со сводами, напоминавшими арки, с пейзажем на стене, и слушал магнитофонную запись допроса (его вели вдвоем капитан Сипарис и начальник горотдела КГБ Валдманис).
Капитан. Давайте знакомиться.
Суркин. Я работаю в управлении экспедиционного лова. Моя фамилия Суркин.
Капитан. Садитесь, пожалуйста, товарищ Суркин. Как ваше имя-отчество?
Суркин. Юрий Петрович. Так вот (пауза), я, наверное, давно должен был сделать это заявление, но (пауза) только сегодня утром в случайном разговоре я узнал от своего соседа Генриха Осиповича Буша, что пятого числа в нашем городе произошло преступление: я говорю об убийстве Тараса Ищенко.
(“Странное сочетание: не просто Ищенко и не Тарас Михайлович Ищенко, а Тарас Ищенко, — подумал я. — Эту вводную фразу Суркин, конечно, репетировал про себя много раз”.)
Суркин (продолжая). А я знал его еще во время войны…
Капитан. Вы имеете в виду Ищенко?
Суркин. Да. Сюда я переехал только в сорок пятом году, до этого проживал в Радзуте.
Валдманис. Простите, точнее? Когда вы переехали, в начале или в конце года?
Суркин. Еще война не кончилась. Но здесь уже были наши. В феврале, кажется.
Валдманис. Причины переезда?
Суркин. Из-за домика. Верх принадлежал моей родственнице, она умерла.
Валдманис. Ясно. Продолжайте.
Суркин. Так вот, Ищенко с начала оккупации работал в радзутской полиции.
Капитан. Вы не ошибаетесь?
Суркин. Я неоднократно видел его в форме. Видите ли, в Красную Армию меня не взяли по причине здоровья: рука. Я остался в оккупации, был мобилизован на работу в горуправу и косвенно сталкивался с полицейским управлением. Не подумайте, пожалуйста, ничего такого, — я относил бумаги на подпись. И там встречал Ищенко… А дней десять назад я увидел его у Генриха Осиповича Буша Я не был уверен в том, что это он: прошло много лет. Но когда Буш назвал мне сегодня его фамилию, все совпало. Буш сказал, что убийцу до сих пор не нашли. Мне кажется, что все это связано с прошлым Ищенко.
Капитан. Почему вам так кажется?
Суркин (после паузы). Н-не знаю. Думаю только так.
Капитан. Но для этого должны быть основания!
Суркин. Генрих Осипович сказал, что это, наверно, не ограбление. А что еще? Убийство — штука серьезная, на него редко решаются даже отпетые грабители.
Капитан. Жалко, что вы не пришли к нам раньше, Юрий Петрович.
Суркин. Я не хотел попасть в глупое положение: я мог и ошибиться То, что Ищенко — это точно Ищенко, я узнал только сегодня.
Капитан. Да, да. Но, может быть, это предотвратило бы преступление, как вы думаете? Если оно было связано с прошлым Ищенко?
Суркин. Я, конечно, виноват…
Капитан. Вас никто ни в чем не обвиняет. (Пауза). Пока.
Суркин (тихо). Почему пока?
Капитан. Где вы были во время убийства?
Суркин. Дома. Я чувствовал себя плохо и не вышел в этот день на работу.
Валдманис. Вы ходили в поликлинику открывать бюллетень?
Суркин. Я вызвал врача на дом.
Валдманис. Диагноз?
Суркин. У меня больное сердце. Стенокардия.
Валдманис. В какое время был врач?