Капитан. Там вы увидели Ищенко?
Суркин. Да. Я попытался прослушать пульс, но… он был мертв…
Валдманис. Минуточку. Вы переворачивали тело? Поднимали его?
Суркин. Нет. Он лежал лицом вниз, и висок у него был весь в крови. Помочь ему было уже нельзя. Мне стало страшно. Я не герой, знаете ли…
Капитан. Понятно. И вы ушли?
Суркин. Я представил себе, как я все это буду объяснять: что я шел за ним, и как его убили чуть не у меня на глазах, а я ничего не могу сказать…
Капитан. Вы боялись, что заподозрят вас?
Суркин. Именно.
Валдманис. У вас были причины его убить?
Суркин. Нет! Что вы!
Капитан. Но вы же не с луны упали, вы должны понимать, что нельзя осудить человека, не доказав его вины.
Суркин. Я очень испугался.
Валдманис. Куда делась та девушка, о которой вы упоминали?
Суркин. Не уследил… Свернула куда-то. Если б я знал, что это важно…
Валдманис. Где вы потеряли ее из виду?
Суркин. Не помню.
Валдманис. Во дворе ее не было?
Суркин. Нет, нет. Не было.
Капитан. Хорошо. Значит, вы солгали, сказав, что узнали об убийстве только сегодня?
Суркин (тихо). Да.
Капитан. Но почему вы именно сегодня пришли к нам?
Суркин. Не знаю. Я все время мучился, мне было страшно. Мне казалось, что меня найдут с собакой, я же стоял рядом с телом, и я тогда долго петлял по городу, прежде чем вернуться домой. Мне казалось, что за мной следят. Вчера к Бушу приходил один молодой человек, а я испугался…
Валдманис. Какой молодой человек?
Суркин. Студент из Москвы. Он сегодня был у меня в управлении, он хочет устроиться матросом на траулер. Он действительно студент.
Валдманис. Почему вы испугались?
Суркин. Я решил вчера, что он… из милиции.
Валдманис. Почему вы так решили?
Суркин. Ну, не знаю… Генрих Осипович все выпытывал у меня, где я был, когда у него протек потолок в ванной… Я всего боялся после случившегося, буквально всего. Мне казалось, что все меня подозревают.
Валдманис. Когда же это он “все выпытывал”?
Суркин. В день этого… убийства Когда я вернулся домой. Я после этого стал избегать встреч с ним…
Валдманис. Так. Продолжайте.
Суркин. Но я… я хотел какой-то определенности Сегодня после разговора с Бушем — он поймал меня на лестнице — я принял решение. Мне сразу стало легче. Я знал, что должен заявить о прошлом Ищенко. Может быть, Генрих Осипович, сам того не подозревая, как-то подтолкнул меня. Я понял, что нельзя молчать дальше…
Капитан. Хорошо. Я хочу показать вам один документ. (Скрип открываемого ящика: вероятно, капитан доставал анонимное письмо.) Ознакомьтесь.
Суркин (долгая пауза, потом почти крик). Это не я, это не я, клянусь вам, поймите, это не я!
Капитан. Вы ничего не хотите добавить?
Суркин. Нет, но это не я… не я! Я вам рассказал нее, как было. Честно рассказал!
Капитан. Письмо без подписи. Подумайте, кто мог его написать?
Суркин (подавленно). Не знаю.
Капитан. Вас мог кто-нибудь видеть в проходном дворе?
Суркин. Нет. Я боялся, что кто-нибудь пройдет. Но никого не было. И окна туда не выходят, двор глухой.
Капитан. У вас есть, скажем… недоброжелатели? Или, может, кто-то пошутил?
Суркин. Хорошенькие шутки! Нет, недоброжелателей у меня нет. (Устало.) Но это не я, поймите. Вам нужно искать настоящего убийцу.
Капитан. Мне хочется вам верить, Юрий Петрович…
(Я переключил магнитофон, вернулся назад и еще раз прослушал последние фразы. Когда я разговаривал сегодня с Суркиным в рыбном управлении, мне показалось, что, если б даже он и захотел сыграть, у него ничего не вышло бы: он не годился в актеры. Слова “это не я!..” звучали достаточно искренне.
Потом я пустил ленту дальше).
Капитан. Но есть еще одна невыясненная деталь. (Снова скрип ящика). Вам знакома эта штука?
Суркин (после паузы, слегка удивленно). Да, это кастет. Это… мой кастет.
Капитан. Не торопитесь. Посмотрите внимательней.
Суркин (не так уверенно). По-моему, мой… Вот дубовый листок. Кажется, мой. Но как он попал к вам?
Капитан. Именно этим кастетом был убит Тарас Михайлович Ищенко!
(Стук: вероятно, Суркин уронил кастет на пол.)
Суркин (дрожащим голосом). Свой кастет я выбросил в отхожее место прошлым летом на даче моего родственника Крамвичуса. Я жил у него целый месяц.
