Ферорас, зять Ирода, получил благодаря родственным связям должность тетрарха Переи и Батанеи. Казалось, за оказанную милость Ферорас должен был стать союзником тирана. Но у Ирода не может быть союзников, поскольку все его боятся и вместе с тем жаждут занять царский трон. Ферорас и его жена строили козни всем, кто встречался им на пути к трону, особенно сыновьям Ирода – Александру и Аристовулу.
Естественно, к Ферорасу и его жене примкнули фарисеи. Правоверные, страстно выступавшие за неукоснительное соблюдение законности наследования трона Израиля, фарисеи, разумеется, всей душой ненавидели Ирода, который по происхождению не был иудеем и узурпировал Идумею.
Елеазар покачал головой. Он обо всем этом знал. Престарелый Иосиф, видимо, искренне полагал, что Александрия находится на Луне!
– Впрочем, – сказал Иосиф, – даже в Александрии у нас есть более веские причины ненавидеть Ирода. Вы помните, что он сделал сорок лет назад?
И, не обращая внимания на нетерпеливый жест Елеазара, Иосиф продолжил:
– В то время Ирод был всего лишь правителем Галилеи. Нас притесняли римляне. Они обложили нас непомерно высокими податями, издевались над нашими отцами, подвергали наших жен надругательствам. Мы, конечно, взбунтовались. Тогда Ирод от имени римлян решил отомстить и убил лучших из нас…
– Да, я помню, – сказал Елеазар. – После этой резни многие бежали в Египет.
– Затем, – продолжал Иосиф, – Великий Синедрион вызвал Ирода на суд, чтобы он понес наказание за проявленную жестокость. Но Ирод унизил Синедрион. А когда благодаря презренным интригам в Риме Ирод стал царем, он умертвил практически всех членов Синедриона!
Голос Иосифа, преисполненного негодования, взлетел, достиг предела возможного, оборвался рыданиями.
– Я знаю, – успокаивающим тоном заговорил Елеазар, отгоняя тыльной стороной кисти муху. – После этого многие из ваших соотечественников вновь нашли убежище в Александрии. А затем произошло еще более мощное восстание. И опять многие бежали сюда.
– А наш нынешний Синедрион, – настойчиво продолжал Иосиф. – Знаете ли вы, что почти все его члены назначены Иродом? Знаете ли вы об этом безобразии?
– Я знаю, – устало ответил священнослужитель. – Пути Господни неисповедимы.
Он встал, чтобы зажечь светильник, поскольку сгущались сумерки.
– Мои двоюродные братья Илия и Иаков были убиты прямо на улице, на глазах у своих жен! – вскричал Иосиф.
– Я знаю, – повторил Елеазар. – А саддукеи остались равнодушными к вашим страданиям.
– Саддукеи! – простонал Иосиф, прижимая ладонь ко лбу, словно хотел унять невыразимую боль. – Порой я спрашиваю себя: принадлежат ли они к нашему народу и знают ли, что такое страх перед Господом?
– К счастью, они имеют дело с такими фарисеями, как члены Дома Шаммая, и поэтому их амбиции можно немного сдерживать, – сказал Елеазар, пристально глядя на своего гостя.
– Дом Шаммая? – Иосиф нахмурил брови. – Почему вы говорите о Доме Шаммая? Это секта въедливых фанатиков, которым стоило бы хоть на мгновение оторваться от своих книг и внимательно посмотреть, какой ужас творится вокруг.
– Простите мою оплошность. Я думал, что вы один из них, поскольку они тоже враждебно относятся к саддукеям, – мягко проговорил Елеазар.
– Я принадлежу к Дому Гиллеля, – сдерживая ярость, произнес Иосиф. – Да вы и не похожи на приверженца Дома Шаммая!
– Не сердитесь, – сказал Елеазар. – Я тоже принадлежу к Дому Гиллеля. В нашей общине нет членов Дома Шаммая. Атмосфера Александрии им не подошла бы. Но все это не объясняет, почему вам пришлось покинуть Иерусалим.
Из глубины дома раздался голос:
– Отец! Отец! Ужин готов!
– Приглашаю вас разделить вечернюю трапезу со мной и моими детьми, – сказал священнослужитель, по-прежнему спрашивавший себя, что за разногласия могли возникнуть у Иосифа с управителями Ирода, но не желавший пропустить ужин. Ему и прежде неоднократно приходилось выслушивать откровения, похожие на историю этого старого человека.
Они сели за стол. Перед ними стояло блюдо с зажаренными на углях морскими языками и репчатым луком. В конце ужина слуга подал блюдо с острыми сырами и кукурузой, сваренной в меде. У раввина было трое сыновей. Двое занимались торговлей, а третий намеревался стать раввином и поэтому хотел вернуться в Палестину.
