— Прости меня, Господи, месье, я многое повидал, но такое лицо, такое лицо… Что они сотворили с месье Лионелем?
Николя подметил это ласковое обращение. Он не ответил, позволив старику продолжать.
— Даже накануне битвы при Антибах, в сорок седьмом, когда наших часовых схватил и пытал отряд хорватов, я не припомню такого искаженного болью лица. Бедняга!
— Значит, это действительно виконт де Рюиссек? Вы можете подтвердить, что это его тело? Вы совершенно уверены?
— Увы, месье, кто знает его лучше меня!
Николя бережно подвел старого слугу к креслу.
— Я хотел бы вернуться к событиям этого вечера. Я заметил, что вы затопили камин в комнате вашего хозяина. Означает ли это, что месье де Рюиссек должен был вернуться в тот же вечер? Ваши действия означают, что вы его ждали.
— Разумеется, я надеялся, что сегодня вечером генерал вернется! В его возрасте надолго покидают дом не так уж часто! Накануне он и госпожа уехали в Версаль, чтобы сегодня сопровождать королевскую дочь в Оперу. Во дворце им приходится спать в сырой мансарде, где летом слишком жарко, а зимой слишком холодно, госпожа всегда на это жаловалась. Господин ничего не говорил, но после этих поездок во дворец его старые раны всегда давали о себе знать. По возвращении я должен был растирать его шнапсом, словно списанную лошадь.
— Знаете ли вы, в котором часу они вернулись?
— Принцесса обыкновенно позволяла им вернуться к себе домой. У нее есть свита, которая может сопроводить ее в Версаль. Я надеялся, что так будет и сегодня. Но месье не любил перед отъездом давать распоряжения прислуге.
Вот и первый вопрос, подумал Николя, никому наперед не было известно, вернется ли сегодня вечером чета Рюиссек домой.
— У вас плохое зрение? — спросил он.
Пикар вопросительно взглянул на него.
— Я помню, что вы сказали, что читали часослов. Вы были в этих же очках?
— О! Понимаю, но я быстро устаю. Слишком много приходится ходить на солнце… Я, когда-то одним выстрелом вдребезги разбивавший бутылку, теперь вижу не дальше чем в трех шагах от себя, и все более и более мутно.
Николя продолжил вопрос.
— Когда вернулся виконт, вы были в очках?
— У меня, кажется, совсем не было времени их снять. Но если бы я их снял, я бы вообще ничего не разглядел. Он пронесся мимо словно пуля и побежал наверх, перескакивая через ступеньки.
Пикар снова убрал очки в карман.
— По правде сказать, месье, я надеваю их лишь для того, чтобы почитать часослов или «Комментарии» месье де Монлюка, которые подарил мне граф. Этот маршал был настоящим героем…
Николя, более всего не любивший, когда его свидетели отклонялись от темы, прервал его:
— В его привычках было входить, не говоря ни слова?
— Вовсе нет, месье. Он всегда был приветлив и словоохотлив, всегда рассказывал мне и про своих старых друзей, и про обидчиков. Хотя вот уже несколько месяцев он казался более обычного скрытным.
— Скрытным?
— Да, он был скован, терзаем беспокойством, жалко и вымученно улыбался. Я даже говорил себе: «Пикар, это не предвещает ничего хорошего». У меня на такие вещи чутье. Помню, однажды в маленькой деревушке…
— А что, по-вашему, было причиной его грусти?
— Мне не положено знать. Я только чувствовал.
Пикар замкнулся. Он прикусил губу, словно сказал уже слишком много.
— Продолжайте, я вас слушаю.
— Мне больше нечего сказать.
Пикар казался грустным и теребил пальцами косичку. Николя понял, что сейчас из него уже ничего не вытянуть.
— Пикар, — мягко произнес он, — мне необходима ваша помощь. Я не хотел бы огорчать месье де Рюиссека, позволив ему увидеть своего сына в таком ужасном состоянии. Пока мои люди будут выносить тело, позаботьтесь о том, чтобы ваш хозяин не покидал своих покоев. Как только все будет закончено, я дам вам знать и извещу графа о предпринятых нами действиях. До того времени вы должны хранить молчание.
Пикар уставился на него мутным взглядом.
— Что вы собираетесь сделать с месье Лионелем?
— Если вы желаете знать, мы хотим, чтобы его родители, когда будут прощаться с телом, не испытали шок от ужаса. Итак, могу я на вас положиться?
— Старый солдат выполнит ваши приказания, месье.
