Десятого января Трюш де ля Шо был заключен в Бастилию, а затем на время судебного процесса переведен в государственную тюрьму Шатле. На самом деле процесс должен был вести главный судья в Версале, где и было совершено преступление, но в Бастилии решили перевести это дело в ранг обычных. Не было ни допросов свидетелей, ни очных ставок. Суд воспользовался прецедентами: в 1629 году по похожему делу был колесован солдат; во времена Генриха III еще одного такого же осужденного обезглавили. Трюш не воспользовался своими дворянскими грамотами, которые позволяли перенести его дело в другой трибунал. Парламент указом от 1 февраля 1762 года приговорил «вывезти его на телеге в одной рубашке, с петлей на шее и факелом в руках, с дощечками, подвешенными спереди и сзади с надписью „Распространитель клеветы против короля и государственный изменник“, провезти в таком виде по нескольким кварталам Парижа, заставить публично покаяться перед собором Парижской Богоматери, Лувром и на Гревской площади и по окончании этого предварительного наказания колесовать».
За день до казни Николя получил устную инструкцию от месье де Сен-Флорантена встретиться с Трюшем де ля Шо в парижской тюрьме Консьержери, где он находился в ожидании казни. Николя немного удивило это приказание без объяснений. Он поспешил в Париж. Его работа в Версале была окончена, и пора было браться за составление отчета по безопасности короля во дворце. После недавних событий этот документ, призванный указать на досадные пробелы во владениях короля, приобретал необычайную важность.
Приехав в Консьержери, Николя представился, и понял, что его визита здесь ожидали. Вместе с тюремным смотрителем он проследовал под звон связки огромных ключей через мрачный ряд камер. Они остановились у одной из тяжелых деревянных дверей, обитых железом и снабженных окошком. Смотритель открыл несколько замков, и они вошли в камеру.
Вначале Николя ничего не мог разглядеть: тусклый свет пробивался в камеру через крошечное зарешеченное оконце. Николя попросил смотрителя принести факел. Тот почесал за ухом: это не было предписано, и он не получал таких указаний. Николя рассеял его сомнения с помощью монеты. Служитель закрепил свой факел в кольце в стене и удалился, заперев дверь. Теперь Николя смог, наконец, разглядеть камеру. Слева от него на койке с соломенной подстилкой виднелась фигура человека, ноги которого внизу были скованы тяжелой цепью, концы которой крепились к стене. На руках его тоже были цепи, потоньше и не такие тесные, позволявшие пленнику двигать руками. Николя помолчал. Он не знал, спит ли человек, лежащий на койке. Приблизившись к нему, Николя поразился перемене, которая произошла во внешности гвардейца. Он был без парика, и редкие волосы прилипли к голове, лицо посерело, щеки впали. За несколько недель он постарел на много лет. В его чертах читалась глубокая тоска. Рот его был приоткрыт, и отвисшая нижняя челюсть дрожала. Гвардеец открыл глаза и увидел Николя. Он склонил голову, с подобием улыбки, и попытался подняться, но Николя пришлось помочь ему, поддержав под руки.
— Итак, месье, вас ко мне пропустили! Несмотря ни на что.
— Не понимаю, кто мог мне помешать: вы забываете о моих полномочиях.
— Я понял. Мы одни?
Он бросил беспокойный взгляд на дверь камеры.
— Вы сами видите, что да. Дверь заперта, и окошко тоже. Нас никто не услышит, если вы этого опасаетесь.
Казалось, гвардеец успокоился.
— Месье Ле Флош, я вам доверяю. Я чувствую, что вы не считаете меня таким уж виновным. У вас была возможность арестовать меня еще до этих событий — до моего преступления. Вас что-то удержало, вы сделали скидку на обстоятельства… Вот почему я попросил встречи с вами.
— Месье, не заблуждайтесь, я вовсе не слагаю с вас вины. Ваше преступление серьезно, но я думаю, оно было скорее необдуманным, чем намеренным. Что до остального, я готов вас выслушать, если только ваши речи не будут касаться моих служебных обязанностей.
— Мы можем заключить сделку?
— У вас нет права ставить мне условия, и я не уполномочен с вами торговаться.
