Вглядевшись в меня, она страшно удивилась, потому что, наконец, осознала, что я незнаком ей.
— Кто вы?
— Меня зовут Уильям Робертс, полковник американской армии. Я должен поговорить с вами, мадам.
— Вы пришли по поводу дома?
— Дома?
— Ну, вы же, наверно, знаете, что Жан-Пьер строит красивые дома. С кр… круг… круглыми окнами. Только его сейчас нет.
Последние слова вызвали в ней какую-то непонятную тоску. Не ту, которая беспричинно нападает на пьяного человека, а настоящую, что причиняет душе нестерпимую боль.
— И может быть, он никогда больше и не вернется, — прошептала она.
Я вздрогнул.
— Почему вы так говорите?
— Уходя, он крикнул мне «прощай»! Прощай! О! Жан-Пьер, Жан-Пьер, мой любимый!..
Бурно зарыдав, она прижалась ко мне. Рыдания сотрясали ее тело с головы до ног. Пальцы ее больно вцепились мне в плечо, волосы щекотали лицо.
Я нежно обнял ее и принялся баюкать, как убаюкивают огорченного ребенка. И она затихла, успокоилась, только продолжала судорожно цепляться за меня.
Так прошло некоторое время, — мы не пошевелились. Я даже перестал дышать, чтобы не разрушить странного очарования этой минуты. Затем она тихо, так тихо, что я с трудом расслышал ее, прошептала:
— Я люблю тебя, любовь моя. Я знала, что ты вернешься. Я знала, что ты поймешь, что я не могу жить без тебя. Не могу, Жан-Пьер! Не могу!..
Я резко отстранился от нее. Ее голова безвольно качнулась, остекленевшие глаза были похожи на кукольные.
— Я не Жан-Пьер, мадам Массэ!
— Кто вы?
— Я уже сказал вам: полковник американской армии Уильям Робертс. Я…
По тому, как она смутилась, мне показалось, она вспомнила наш разговор.
— Ах да! Вы пришли по поводу дома…
— Нет, мадам Массэ, к сожалению, нет! Дом меня не интересует!
Но теперь она не услышала моих слов. Обнаружив, что я обнимаю ее, она рассердилась и с гневом воскликнула:
— Отпустите же меня!
Я отпустил ее, и она села.
— Извините, — пробормотал я, — у меня не было дурных намерений.
Мой удрученный вид, видимо, развеселил ее. Она рассмеялась.
— Дайте мне пить, меня мучает жажда.
— Что вы будете пить?
— Виски. Налейте в стакан много воды и положите побольше льда.
— Думаю, вам лучше выпить кофе.
— Я хочу виски!
— Хорошо, сейчас сделаю!
Прежде чем выйти, я усадил ее поудобнее, подперев со всех сторон подушками. Поза, в которой она замерла, была совершенно неестественной — она походила на человека, прошедшего курс таинственной подготовки к полету в космос. Опьянение физически утомило ее, и она задыхалась. Со столика-бара на колесиках я взял резной хрустальный стакан. Столик был щедро уставлен бутылками, в основном с виски, причем нескольких сортов. Я отметил, что большинство бутылок еще не начаты, и подумал, а не позваны ли к Массэ сегодня вечером гости. Мне мечталось о звонке в дверь, который бы избавил меня от грустных обязанностей.
Налив в стакан виски — чтобы только закрыть дно, — я отправился на поиски кухни. Мои недолгие блуждания увенчались успехом.
Уходя, горничная оставила все в безупречном порядке. Кухня была очень просторной, современной, с разными кухонными приборами, что делало ее похожей на выставочный стенд. В громадном холодильнике оказалось полно продуктов, но они явно не предназначались для приема гостей: остатки запеченного мяса, сливочное масло, яйца, сыр, молоко… Взяв из морозилка два кубика льда, я наполнил стакан содовой водой.
Я рассчитывал, что этот большой стакан воды с капелькой виски приведет хозяйку в чувства. Мне не терпелось избавиться от моей тайны, она жгла меня!
Но, вернувшись в гостиную, я обнаружил, что мадам Массэ заснула. Это было не то коматозное состояние, в котором она совсем недавно пребывала, а настоящий здоровый сон, что было видно по ее дыханию. Я поставил стакан виски с плавающими кубиками льда на столик рядом с фотографией Массэ. Мне следовало позвонить и во что бы то ни стало успокоить жену. Я взял телефон — у него был достаточно длинный шнур — и вышел в холл.
Сюда с лестничной клетки доносился шум голосов. К другим жильцам начинали собираться гости, там, за дверью, чувствовалась радостная атмосфера.
Когда я набрал номер и мой друг снял трубку, в уши мне ворвались звуки далекого праздника. Я услышал музыку, смех, детские крики.
