Альпийский луг на фоне заснеженных пиков Юнгфрау или Монблана...
— О чем задумался, Артем? — окликнула его Мина. — Не хочется портить картинки? Мне тоже на первых порах было жалко их. Но ведь надо?
Еще как! Газета «Вперед» — достойный продолжатель старой «Искры». Раскол в партии углубляется, городским комитетом РСДРП в Харькове все еще заправляют трусливые соглашатели. Они вконец развалили здешнее подполье. Чувствуя свою слабость, меньшевики под нажимом рабочих держат в своем комитете Авилова. Он популярен на заводах.
Борис Васильевич Авилов... Отличный агитатор, а вот твердости не хватает. Не верит в классовое чутье рабочего, в его готовность к восстанию. Дескать, их интересует лишь экономическая борьба! И все твердит: «Усиливать раскол в партии, рубить последние концы? Надо искать точки примирения...»
Но в январе и феврале в Харькове забастовало до сорока тысяч рабочих. Сила огромная! И как ни артачился Авилов, Федор сколотил в противовес меньшевистскому комитету группу «Вперед». Так ее назвали в честь новой ленинской газеты.
К ядру «впередовцев» — Артему, студенту Доброхотову, учителю Мерцалову, Авилову (его к этому времени уже выпустили из тюрьмы), Доре Двойрес и Мечниковой — присоединились многие социал-демократы города, больше молодежь.
Но что за каторжный труд — добывать «Вперед» из альбомов! Федор осторожно расправляет мокрую газету, развешивает ее на шпагате, как белье. К утру она подсохнет. Мина разгладит ее страницы утюгом и сложит в аккуратные пачки. Утром газету раздадут по заводам.
— Мина! — обрадованно шепнул Федор. — «Вперед» за пятнадцатое февраля! Со статьей о созыве Третьего съезда.
— Правда? — живо откликнулась Стоклицкая и, став рядом с Федором, стала читать.
Вдруг шорох за спиной заставил Мину вздрогнуть. Кто-то в прихожей... Неужели она не закрыла за Артемом наружную дверь? Ужас сковал Стоклицкую. Но Федор ничего не замечал.
А кто-то уже взялся за ручку двери. Дверь скрипнула, приоткрылась. По спине Стоклицкой побежали мурашки. Закричать, бежать?
Из уст Мины вырвался тихий стон. Федор удивленно взглянул на Стоклицкую и всем корпусом обернулся к двери.
На пороге тер кулачками сонные глаза пятилетний Сержик.
— Ты чего, маленький, бродишь ночью? — улыбнулся Федор.
Надув губы, ребенок капризно протянул:
— Мама лвет мои калтинки, когда я сплю... дядя Алтем, забели у нее эти книзки. Там лазные звелуски — слоны, обезьянки...
Мина кинулась к малышу, прижала к груди свое сокровище.
— Да что ты, дурашка! Наоборот, мы с дядей Артемом чиним книжки. Пойдем в кроватку бай-бай!
Уложив ребенка и вернувшись в кабинет, Стоклицкая вздохнула:
— Не проболтался бы...
— Чепуха, Мина. Мало ли что лепечет дитя?
Твоими устами бы да мед пить. — И Мина в сердцах разодрала альбом с картинками швейцарского художника Арнольда Бёклина.
Пейзажи Беклина со сказочными существами чересчур угрюмы и пугают Стоклицкую. Уход от жизни в царство фантастики. Однако картины, населенные очеловеченными тритонами и кентаврами, чем-то нравятся Федору.
— А этот «Остров мертвых»? — протягивает Мина Сергееву литографию. — Небо и деревья словно окутаны траурным крепом. Белые стены домов — как призраки, а окна — глаза привидений.
И труп в саване, плывущий в челне к последнему берегу...
— Ну-ну, не раскисай, товарищ Стоклицкая, — усмехается Федор. — Мистика, но ведь написана удивительно! А эти фавны над спящей дриадой?
— Еще приснятся... — сердится Мина и погружает литографию в воду. — Надо написать, чтобы нам больше не посылали газет в альбомах Беклина. Ведь были же транспорты с картинками зверей из зоопарка Гагекбека!
Страх, навеянный Беклином, овладевает Стоклицкой, и она боязливо поглядывает в темный угол, где стоит скелет.
И в эти жуткие минуты из прихожей послышался четкий, как выстрел, звук ключа, вставленного в замок наружной двери. Стоклицкая погасила свечу.
Полиция? Каторги не миновать, если застукают с «нелегальщиной».
— В чем дело? — спросил Федор и вскочил.
— Не знаю... Ключ есть только у брата мужа, но Алик пользуется ключом лишь в мое отсутствие. Наверное, жандармы его арестовали и привели.