— Артем, мне плохо! — вдруг перебила его Настя.
— Что с тобой? — забеспокоился тот. — Может, позвать врача? Тебя этот зассанный вождь напугал?
— Да нет, ничего, все в порядке, — улыбнулась молодая женщина. — Просто тошнит немного. Где тут у вас удобство?
— Налево по коридору. — Артем с беспокойством взглянул на сожительницу: — Тебя проводить?
— Нет, что ты, я сама, — вновь смущенно улыбнулась Настя и вышла из палаты.
Казарин не возражал — ему очень хотелось остаться наедине с другом. Ну как наедине — Брежнев, старик в дальнем углу и Занюхин, шепчущий себе под нос какие-то мантры, были не в счет. К соседям по палате Артем уже привык относиться как к мебели.
— Ну, я смотрю, тебя можно поздравить. — Казарин покосился на новенькие, как юбилейный «картавчик», погоны друга. — Что ж, давай пятюню, подполковник!
И они со Стрижаком крепко обнялись. Это был, безусловно, самый лучший день в жизни Артема!
— Я нарочно надел форму, чтобы ваши живодеры не очень выёживались и пропустили нас к тебе в неурочное время… Ну а теперь, пока дам поблизости не наблюдается, можно чуток отметить наши скромные победы, — ухмыльнулся Стрижак и выудил из кармана форменных галифе четвертинку «андроповки». — Чуть-чуть не помешает. Даже тебе, алкаш ты эдакий! Уж очень много сегодня приятных поводов!
— Принес все же, зараза! — обрадовался Казарин, и знакомое предвкушение того, как жидкий огонь обожжет гортань и растечется блаженным теплом по венам, охватило его полностью.
Не помогло, видать, лечение, с залихватской радостью мысленно констатировал он.
Артем со Стрижаком глотнули по изрядной порции из горлышка под завистливые взгляды безымянного старика, занимавшего теперь профессорскую койку, и Брежнева, который, пристроившись на уголке стула, сочинял на листочке в клеточку очередное воззвание к Политбюро с требованиями об улучшении продовольственного снабжения психов и снятии с должности главврача.
А Занюхина в палате не было. Только что сидел на своей кровати, раскачиваясь, словно правоверный иудей на молитве, и мыча себе под нос что-то непонятное, и вдруг — будто корова языком слизала.
— Слушай, ментяра, что-то мне это не нравится… — сказал Казарин, а сам уже поднимался с койки.
Стрижак понял его с полуслова. Друзья, не сговариваясь, торопливо зашагали по направлению к туалету.
Казарин расплачивается за собственный эгоизм, Стрижак получает возможность блеснуть ораторскими способностями, а невесть откуда взявшееся насекомое подтверждает самые худшие опасения обоих.
Артем стремительно бежал по коридору, проклиная собственную беспечность и эгоизм. Как он мог отпустить Настю одну, когда здесь кругом полно психов, в том числе и общественно опасных? Так нет же, бухнуть решил с дружком! Будто ничего важнее не существует в этой жизни!
— Думаешь, там, в туалете, к ней может пристать кто-то из психов? — спросил едва поспевавший за Артемом Стрижак, будто прочитав его мысли.
Казарин не отвечал и лишь прибавил ходу Он пинком распахнул хлипкую дверь сортира, предварительно отпихнув в сторону какого-то прильнувшего к замочной скважине извращенца. В нос ударил невыносимый запах застоявшихся фекалий. Казарин вихрем пронесся по небольшому грязному помещению. Двери всех кабинок были распахнуты настежь, и лишь одна, в самом дальнем конце «сральника», была закрыта.
Артем постучал:
— Настя!
В ответ — молчание.
— Ну, чего тут? — догнал наконец Казарина порядком запыхавшийся Стрижак. — Не сожрали эти психи твою Настю под спиртяжку, стыренную у местных живодеров?
— А хрен его знает! — нервно проговорил Артем. — Заперлась и не открывает!
Он упал на грязную, зассанную многими поколениями больных плитку и заглянул под дверь кабинки — между ее нижней кромкой и полом оставался зазор сантиметров в десять. Казарин увидел Настины ноги, обутые в грязно-белые «адидасы». И тут же похолодел: рядом с ними находилась еще одна пара ступней — явно мужских, засунутых в стоптанные больничные шлепанцы сорок последнего размера.
Вскочил с пола и вышиб дверь Артем, что называется, уже «на автомате». Настя сидела на унитазе, неуклюже расставив ноги. Трусы, выглядывавшие из-под коротенькой юбчонки, были все в крови. Над ней орлом нависал Занюхин. В кулаке его сверкал острый осколок стекла — кажется, кусок стакана. Его неровная кромка упиралась Насте прямо в белое беззащитное горло. Маньяк повернул к Артему хищно ощеренную морду, осклабился и прошипел:
