- А, Дэви, ты, говорят, попал в аварию? - приветствовал его на бегу спортивный обозреватель. "Везет дураку", - услышал Дэвид его мысленный комментарий.
- Специально, чтобы порадовать тебя, - ответил Дэвид зло. - Ты уж прости, что я остался жив.
- Ты чего?
- Ничего, - ответил Дэвид и вошел в прихожую кабинета редактора.
- Дэви, миленький, - заверещала секретарша редактора мисс Новак. - Как я рада, что все так хорошо обошлось.
"Жаль, что у него есть какая-то идиотка. Я бы с удовольствием с ним..."
"Как бы не так!" - хотелось ему крикнуть этой наглой дуре, которая давно таращит на него глаза и вздыхает, как гиппопотам. Но вместо этого сказал:
- Джейни, радость моя, шеф один?
- Да, Дэви, он один и в чудном настроении.
Рональд Барби возвышался над целым акром зеленого сукна, словно дуб на полянке, властный и вечный. И даже морщины на его смуглом лице напоминали дубовую кору. Он сидел так, словно родился и вырос на этой зеленой лужайке и был твердо намерен никого на нее не пускать.
- А, Дэвид... Что у вас?
- Сегодня суббота, мистер Барби, а завтра ровно в восемь часов вечера ювелирный магазин Чарльза Майера подвергнется налету. Это будет одно из самых сенсационных ограблений года.
Рональд Барби поднял глаза и внимательно посмотрел на Дэвида:
- А откуда вы об этом знаете? Вас пригласили на пресс-конференцию грабители? Или вы раскладываете пасьянс?
Дэвид впервые за день почти не слышал того, второго голоса. Ему на мгновение показалось, что все случившееся с ним сон, химера, чушь. Но в следующую секунду он понял, что мысли редактора просто совпадают со словами, которые он произносил. "Богатый человек может позволить себе говорить то, что думает", - подумал Дэвид и ответил:
- К сожалению, я не могу сказать вам, как и откуда я получил информацию. Впрочем, если бы и сказал, вы все равно не поверили бы.
- Но вы уверены в ней?
- Почти уверен, то есть уверен. Я не хочу, чтобы это случилось.
- Боже мой! Единственное, чего мне не хватает в "Кларионе" - это сумасшедшего. У меня чудная идея! Хотите стать проповедником? У меня есть знакомства, я вам помогу. Вы выходите на паперть и поражаете воображение прихожан свежей, сенсационной проповедью на тему; "Не убий и не укради!".
- Да, но...
- Да, но. Но, да... Вы хотите предотвратить преступление? Отлично! Блестяще! Но при чем тут газета? Газета существует для того, чтобы сообщать о преступлениях, а не для того, чтобы предотвращать их. Если завтра утром "Кларион" сообщит о готовящемся ограблении, его просто не будет. Пусть прививками занимаются врачи, а мы заинтересованы в самой болезни.
- Мистер Барби, я все это понимаю. Я работаю не первый год. Но это же особый случай. Я уверен, что при налете могут быть человеческие жертвы.
- Тем лучше, Дэвид, тем лучше. Я не кровожадный каннибал, но мы же работаем в газете. Первая полоса! Какие фотографии! Мы выйдем раньше всех, поскольку к восьми часам лучшие фотографы будут наготове с хорошенькими телеобъективчиками, направленными на магазин.
- Мистер Барби, я не идеалист, не святой. Но если я могу предотвратить чью-то смерть...
- Я мог бы вас тут же уволить, Дэвид. Я сам буду глубоко скорбеть, если кто-нибудь погибнет. Но у нас же есть долг, который мы должны выполнить перед обществом, - мы должны давать информацию, а не предотвращать ее.
Шефу явно надоел разговор, и он упорно пытался поставить свой "паркер" так, чтобы он стоял вертикально.
"Барби оказался прав", - подумал Дэвид, отодвигая телефон, В магазине его не хотели и слушать. "А, ограбление! Мы это слышим каждым день", - сказал кто-то раздраженно и бросил трубку.
Дэвид не считал себя ни хорошим, ни плохим человеком. Подобно подавляющему большинству людей, он вообще никак не классифицировал себя с моральной точки зрения.
Возможно, что при обычных обстоятельствах он прожил бы всю жизнь, ни разу не задумавшись над тем, что хорошо и что плохо. Он шел бы, не спотыкаясь на моральных кочках, а в случае необходимости легко бы перепрыгивал их.
Но события последних двух дней столкнули его с привычной твердой дорожки нравственного бездумья, заставили поразмыслить над вещами для него непривычными. Чувство восторга перед неожиданным даром постепенно тускнело.
