Зиновий Юрьев
Человек, который читал мысли
Сознание возвращалось к Дэвиду Россу толчками. При соприкосновении с действительностью оно словно отскакивало и снова взмывало куда-то вверх, в облако неясных, бесформенных образов. Но при каждом "приземлении" сознание захватывало какую-то частичку окружающего мира: ощущение сухого тепла постели, цвет зеленоватой стены и бело-голубого халата сестры. Видимо, поэтому, едва Дэвид очнулся, он уже понимал, что находится в больничной палате. И в тот же момент он вспомнил... Он сидит за рулем своего старенького, но бойкого "шеви-два". Включен обогреватель, и его уютное шипение вместе с шумом мотора сливается в привычный звук дороги. Дэвид Росс был здоров, как младенец на этикетке детских консервов, и с несокрушимым оптимизмом своих двадцати девяти лет был уверен, что так будет всегда. Конечно, будут сменяться машины, может быть, даже у него когда-нибудь будет "кадиллак", будут новые газеты, может быть, он даже станет когда-нибудь главным редактором, но ему всегда будет хорошо.
Он относился к жизни точно так же, как и к дороге: всматривался лишь в то, что мчалось навстречу. То, что уносилось назад, теряло реальность, превращалось просто в мили и даты.
Шоссе круто скатывалось в ложбину между холмами, и Дэвид нажал на акселератор: он любил разогнаться на спуске и стремительно выскочить на подъем. Стрелка спидометра дрожала где-то между восемьюдесятью и девяноста милями. Шелест шин перешел в рев, "шеви" миновал впадину; быстрый подъем слегка вдавил Дэвида в сиденье. "Шеви" выскочил на гребень холма, и тут Дэвид увидел прямо перед собой черную машину. Она только что обогнала огромный автобус с эмблемой гончей на боку. Слева от черной был автобус, справа кювет.
Черная двигалась на него плавно и неспешно, будто в замедленной киносъемке. Дэвиду казалось, что у него достаточно времени, чтобы нажать на тормоз, выйти из "шеви" и крикнуть водителю: "Ты что, спятил?" Но почему-то и его движения были такими же медлительными и плавными, как и наплыв встречного автомобиля.
И так же медленно его сердце сжал первородный животный ужас перед неизбежным. "Шеви" медленно летел в кювет, и Дэвид услышал треск, вернее, начало треска: после удара он начал томительно медленно проваливаться в бесконечную черноту.
В его выключившемся в момент удара сознании застыло ожидание смерти, и потому больничная палата с зеленоватыми стенами знаменовала собой жизнь. Он пошевелил руками, ногами, головой. Какая это восхитительная штука: захотеть шевельнуть ногой или рукой и в ответ почувствовать угодливое сокращение мышц: "Что вам угодно?" - "Я повелеваю вам приподнять левую ногу". - "Ах, не лежится вам, хозяин, спокойно. Ну, так и быть".
Дэвид засмеялся чисто и весело - смехом радости жизни. Сестра в углу комнаты пробормотала:
- Бредит, бедняга.
Он ответил:
- Дорогая сестра, я не в бреду. Я жив, в здравом уме и готов расцеловать вас, хотя это, наверное, запрещается администрацией.
- Ого, видно, вы себя неплохо чувствуете, мистер Росс? Речь идет о поцелуях - значит, все в порядке. Отделаться в такой аварии всего несколькими ушибами...
- Потому-то я и засмеялся, сестра. А вы сказали, что я, наверное, в бреду.
- С чего это вы взяли? Я ничего не говорила.
- Как не говорили? Или мне это померещилось?
- Вот видите, вам нужно еще отдохнуть. После сильных потрясений организм нуждается в покое. Постарайтесь заснуть.
Нужно будет позвонить Присилле, подумал он. Впрочем, она сегодня его не ждет, и нечего пугать ее звонками из больницы.
В газете наверняка еще никто ничего не знает. Черт с ними, может он хоть один день не думать о газете...
Дэвид закрыл глаза. С самого детства, когда он был совсем маленьким, в кровати ему вдруг начинало казаться, что он никогда в жизни не сумеет заснуть. Он изо всех сил сжимал веки и даже закрывал руками лицо, но сознание упорно не хотело растворяться в темноте. Потом темнота начинала расширяться, тесня его, а он все собирался встать и зажечь свет. С этой мыслью он обычно и засыпал.
Но сейчас Дэвид погрузился в дремоту спокойно и естественно, будто не спеша вошел в теплую воду.
