Я выпрямляюсь и смотрю в мертвое лицо, застывшее в вечном крике.
— Ты сопротивлялась, Шарлотта? — спрашиваю я. — Когда они велели тебе снять лифчик и трусики, ты их послала?
Она в нижнем белье стоит около кровати и дрожит от страха.
Один из них машет пистолетом.
— Все снимай, — говорит он, — и поторапливайся.
Она смотрит на него, потом на второго. Она обо всем догадывается раньше, чем они ее привязывают. Не так, как Энни.
Эти пустые глаза.
Она знает.
— Пошли вы! — кричит она и бросается на него, размахивая руками. — На помощь! На помощь!
Я смотрю на тело. Вижу синяки. Когда она их получила — до того, как ее привязали, или после? Поди спроси! Я решаю, что до. В принципе это не важно. Но мне хочется так думать.
Он разгневан, эта свинья посмела коснуться его своими распутными руками. И на мгновение он пугается. Этот визг следует прекратить. Он ударяет ее кулаком в живот, и у нее перехватывает дыхание.
— Заведи ей руки за спину, — раздраженно приказывает он напарнику.
Она пытается вырваться, но он берет ее за локти и заводит ей руки назад.
— Ты должна научиться повиноваться, шлюха, — говорит мужчина с пистолетом.
Он бьет ее наотмашь ладонью по лицу. Один раз. Потом второй. Снова. Протягивает руку и срывает с нее лифчик с силой, какая бывает только у безумцев. Потом сдергивает с нее трусики. Она снова пытается закричать, но он наносит ей удар в солнечное сплетение и затем бьет еще несколько раз по лицу. Она раздета, дезориентирована, в ушах стоит звон, из глаз текут слезы. Колени подгибаются, хотя она и старается удержаться на ногах.
Теперь с ней можно делать все, что угодно.
Это его успокаивает. И он сует ей в рот кляп.
Я смотрю на ее руки и ноги, замечаю наручники. Левая рука привлекает мое внимание. Я подхожу поближе и присматриваюсь. У Шарлотты накладные ногти. Но ногтя на указательном пальце нет. Я быстро оглядываю другие пальцы. Везде ногти на месте. Я закусываю губу и думаю.
Кое-что приходит мне в голову. Я возвращаюсь на крыльцо и спрашиваю Барри:
— У тебя есть фонарик?
— Разумеется, — отвечает он и подает маленький фонарь.
Я возвращаюсь в спальню Шарлотты. Встаю на колени у кровати и свечу фонарем около и под кровать.
Я его вижу.
Накладной ноготь лежит на ковре ближе к изголовью кровати. Я прищуриваюсь и замечаю что-то вроде крови на его конце.
Я встаю и с тоской смотрю на Шарлотту. Мне вдруг становится невыносимо тяжело. И все из-за этого ногтя.
Мне могут возразить, что это совпадение, но я предпочитаю думать по-другому. Я вспоминаю книги о серийных убийцах на ее полках, ее увлечение загадочными происшествиями, судебной медициной и убийствами. Передо мной лежит девушка, которая сопротивлялась до последнего дыхания.
— Прицепи эту шлюху наручниками к кровати, — говорит тот, что с пистолетом.
Напарник тащит ее к кровати, хватает за запястья и…
— Ох! Проклятие! — орет он. — Она меня поцарапала!
— Так надень на нее наручники, черт возьми!
Он снова бьет ее в живот и приковывает одну руку к кровати. Затем вторую.
Возможно, она сделала это, когда он прикреплял к кровати ее ноги. Но может быть, ей потребовалось больше времени и она сделала это среди пыток, ужаса и насилия. Я могу это видеть.
Все теперь сплошная боль, ужас и красная пелена. Они ее убьют. Она это знает. Она о таком читала. Но из книг она знает и о ДНК. Знает, что у нее под ногтем.
Она пытается обломать ноготь, надеясь, что они не заметят, пока…
Шелк. Ноготь отламывается. Она не слышит, как он падает на ковер. Но какая-то часть ее скорбит, когда он оставляет ее. Он будет жить после всего этого, так или иначе. А она нет.
Она смотрит на того, у кого в руках пистолет, и он улыбается.
Она закрывает глаза и начинает плакать и думать о ногте.
Она знает, что никогда больше его не увидит.
Я встаю и чувствую, будто меня только что продул холодный ветер. Я смотрю на Шарлотту.
— Я нашла его, — шепчу я ей. — Там, где ты его для меня оставила.
— Какой-то психопат, — бормочет Барри. — Никогда, видно, мне к такому не привыкнуть.
Я смотрю на него:
— Так, может, это и хорошо, Барри?
Он вздрагивает, бросает на меня сердитый взгляд. Затем слабо улыбается:
