Я вхожу. Ничего элегантного, но просто и чисто. Такое впечатление, будто кто-то очень сильно старался, но потом махнул рукой и перестал притворяться. Слабое, печальное ощущение. Разочарование еще не стало образом жизни, но оно не за горами.
«Вот и наступило», — думаю я.
Весь дом пропитан запахом смерти. Никакого аромата духов. Вонь убийства, грубая и реальная. Если бы души имели запах, то так бы пахла душа Джека-младшего.
Я смотрю вправо от гостиной и вижу кухню. Раздвижные стеклянные двери ведут на задний двор. Я подхожу и осматриваю щеколду. Обычная, дешевая, без следов взлома.
— И опять ты просто постучал, так? — бормочу я сама себе. — Ты и твой приятель. Он что, прятался в сторонке, пока ты стоял перед дверью? Готовился напасть на нее, когда она меньше всего этого ожидала?
Тут мне приходит в голову, что выбор времени в случае с Энни может быть не просто бравадой. Это время, когда люди возвращаются домой. Это такой момент, когда не хочется ничего знать о внешнем мире.
— И ты сделал здесь то же самое? Подошел ранним вечером, с улыбкой постучал в дверь? Может, один из вас беззаботно сунул руки в карманы?
Потому что именно это я в них чувствую. Это сильное чувство. Чух-а-чух-а-чух-а-чух…
Их наглость.
Ранний вечер, они оставляют машину прямо напротив дома шлюхи. Почему бы нет? Что в этом странного? Они вылезают из машины, осматриваются. Все тихо, но не безмолвно, пусто, но не безлюдно. В пригороде сумерки, можно ощутить жизнь и движение, скрытые за стенами других домов. Муравьи в своих муравейниках.
Они направляются к двери. Они знают, что она дома. Они знают о ней все. Беглый взгляд вокруг, чтобы убедиться: никто за ними не наблюдает. Он стучит. Проходит несколько секунд, и она открывает дверь…
Что потом? Я стою в прихожей. Разбросанной почты, как и прочих признаков борьбы, нет. Но я снова его чувствую, этот гонор.
Они сделали самую простую вещь. Втолкнули ее в квартиру, вошли и закрыли дверь. Они знали: она их не остановит. Большинству из нас несвойственно защищаться сразу же. Вместо этого мы ищем причины того, что происходит. И именно в этот момент удивления и колебания охотник перехватывает инициативу.
Может быть, она сообразила быстро и открыла рот, чтобы закричать. Но они к этому были готовы. Каким образом? Нож? Нет. На этот раз нет и ребенка, которого можно взять в заложники. Им нужна более весомая угроза. Пистолет? Да. Ничто так не заставляет замолкнуть, как темное жерло пистолета.
«Заткнись, не то умрешь», — вероятно, сказал один из них. Голос у него наверняка был спокойный, ровный. От этого ей стало страшнее. Она поверила. Она поняла, что перед ней человек, который пристрелит ее и лениво зевнет.
Я останавливаюсь на пороге спальни. Здесь смертью пахнет сильнее. Я узнаю комнату: видела в фильме. Спальня в розовых тонах, отделана со вкусом. Говорит о молодости. Беспечной радости.
И в самом центре — жуткий кошмар.
Она. Мертвая, разлагающаяся, привязанная к кровати.
Она умерла с открытыми глазами. Ноги раздвинуты. Я знаю, они специально оставили ее лежать в такой позе. Чтобы побахвалиться. «Мы поимели ее, — будто говорят они. — Она никто. Ничтожная шлюха. Она была НАШЕЙ».
Я вижу пакеты, выстроенные у кровати. Если ее труп говорит о насилии и порочности, то пакеты представляют собой резкий контраст с хаосом, царящим в комнате. Они расположены друг за другом. По прямой линии. Очень аккуратно. Здесь преступники снова хвастаются. «Смотрите, какие мы опрятные и умелые», — хотят они сказать. Или, возможно, они говорят на языке, который нам недоступен, изображают пиктограммы, которые мы не в состоянии расшифровать.
Все вопит о тщательной продуманности ритуала. Вот так, по их мнению, делал Джек Потрошитель. Они сконцентрировались на жертве. Мебель не перевернута, не сломана. Жажда насилия распространялась только на женщину.
Я вхожу в комнату и оглядываюсь. Много книг, явно не раз прочитанных. Она любила читать. Я наклоняюсь, смотрю на корешки и отшатываюсь в шоке и скорби. Детективные романы. Про серийных убийц.
Я поворачиваюсь к кровати. Белье лежит кучкой на полу. Осматриваю вещи, не прикасаясь к ним. Бретелька бюстгальтера порвана, трусики тоже. Она не сама их снимала. Они были сорваны силой.
